Неточные совпадения
Федор же Павлович на все подобные пассажи был даже и по социальному своему положению весьма тогда подготовлен, ибо страстно желал устроить свою карьеру хотя чем бы
то ни было; примазаться же к
хорошей родне и взять приданое было очень заманчиво.
Деревеньку же и довольно
хороший городской дом, которые тоже пошли ей в приданое, он долгое время и изо всех сил старался перевести на свое имя чрез совершение какого-нибудь подходящего акта и наверно бы добился
того из одного, так сказать, презрения и отвращения к себе, которое он возбуждал в своей супруге ежеминутно своими бесстыдными вымогательствами и вымаливаниями, из одной ее душевной усталости, только чтоб отвязался.
Но дело было в другой губернии; да и что могла понимать шестнадцатилетняя девочка, кроме
того, что
лучше в реку, чем оставаться у благодетельницы.
Статейки эти, говорят, были так всегда любопытно и пикантно составлены, что быстро пошли в ход, и уж в этом одном молодой человек оказал все свое практическое и умственное превосходство над
тою многочисленною, вечно нуждающеюся и несчастною частью нашей учащейся молодежи обоего пола, которая в столицах, по обыкновению, с утра до ночи обивает пороги разных газет и журналов, не умея ничего
лучше выдумать, кроме вечного повторения одной и
той же просьбы о переводах с французского или о переписке.
Они вышли из врат и направились лесом. Помещик Максимов, человек лет шестидесяти, не
то что шел, а,
лучше сказать, почти бежал сбоку, рассматривая их всех с судорожным, невозможным почти любопытством. В глазах его было что-то лупоглазое.
Если не дойдете до счастия,
то всегда помните, что вы на
хорошей дороге, и постарайтесь с нее не сходить.
— Насчет подлеца повремените-с, Григорий Васильевич, — спокойно и сдержанно отразил Смердяков, — а
лучше рассудите сами, что раз я попал к мучителям рода христианского в плен и требуют они от меня имя Божие проклясть и от святого крещения своего отказаться,
то я вполне уполномочен в
том собственным рассудком, ибо никакого тут и греха не будет.
— Вот таких-то эти нежные барышни и любят, кутил да подлецов! Дрянь, я тебе скажу, эти барышни бледные;
то ли дело… Ну! кабы мне его молодость, да тогдашнее мое лицо (потому что я
лучше его был собой в двадцать восемь-то лет), так я бы точно так же, как и он, побеждал. Каналья он! А Грушеньку все-таки не получит-с, не получит-с… В грязь обращу!
— Нисколько. Я как прочел,
то тотчас и подумал, что этак все и будет, потому что я, как только умрет старец Зосима, сейчас должен буду выйти из монастыря. Затем я буду продолжать курс и сдам экзамен, а как придет законный срок, мы и женимся. Я вас буду любить. Хоть мне и некогда было еще думать, но я подумал, что
лучше вас жены не найду, а мне старец велит жениться…
— Я, кажется, теперь все понял, — тихо и грустно ответил Алеша, продолжая сидеть. — Значит, ваш мальчик — добрый мальчик, любит отца и бросился на меня как на брата вашего обидчика… Это я теперь понимаю, — повторил он раздумывая. — Но брат мой Дмитрий Федорович раскаивается в своем поступке, я знаю это, и если только ему возможно будет прийти к вам или, всего
лучше, свидеться с вами опять в
том самом месте,
то он попросит у вас при всех прощения… если вы пожелаете.
Слушайте, Алексей Федорович, нет ли тут во всем этом рассуждении нашем,
то есть вашем… нет, уж
лучше нашем… нет ли тут презрения к нему, к этому несчастному… в
том, что мы так его душу теперь разбираем, свысока точно, а?
А если б и
лучше были,
то были бы все-таки такие же на его месте…
Дмитрий Федорович голоштанник-с, а вызови он на дуэль самого первейшего графского сына, и
тот с ним пойдет-с, а чем он
лучше меня-с?
— Нет, брат, не будем
лучше пить, — сказал вдруг Алеша, — к
тому же мне как-то грустно.
Никакая наука не даст им хлеба, пока они будут оставаться свободными, но кончится
тем, что они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: «
Лучше поработите нас, но накормите нас».
Поведал он мне, что лес любит, птичек лесных; был он птицелов, каждый их свист понимал, каждую птичку приманить умел;
лучше того как в лесу ничего я, говорит, не знаю, да и все хорошо.
«Вы спрашиваете, что я именно ощущал в
ту минуту, когда у противника прощения просил, — отвечаю я ему, — но я вам
лучше с самого начала расскажу, чего другим еще не рассказывал», — и рассказал ему все, что произошло у меня с Афанасием и как поклонился ему до земли. «Из сего сами можете видеть, — заключил я ему, — что уже во время поединка мне легче было, ибо начал я еще дома, и раз только на эту дорогу вступил,
то все дальнейшее пошло не только не трудно, а даже радостно и весело».
— Знаешь, Алешка, — пытливо глядел он ему в глаза, весь под впечатлением внезапной новой мысли, вдруг его осиявшей, и хоть сам и смеялся наружно, но, видимо, боясь выговорить вслух эту новую внезапную мысль свою, до
того он все еще не мог поверить чудному для него и никак неожиданному настроению, в котором видел теперь Алешу, — Алешка, знаешь, куда мы всего
лучше бы теперь пошли? — выговорил он наконец робко и искательно.
А коли там засел, значит, сюда не придет,
тем и
лучше!
Тогда же, в
ту ночь, расставшись с братом, почувствовал он в исступлении своем, что
лучше даже «убить и ограбить кого-нибудь, но долг Кате возвратить».
«Пусть уж
лучше я пред
тем, убитым и ограбленным, убийцей и вором выйду и пред всеми людьми, и в Сибирь пойду, чем если Катя вправе будет сказать, что я ей изменил, и у нее же деньги украл, и на ее же деньги с Грушенькой убежал добродетельную жизнь начинать!
У него была пара
хороших дуэльных пистолетов с патронами, и если до сих пор он ее не заложил,
то потому, что любил эту вещь больше всего, что имел.
— Господи! А я думала, он опять говорить хочет, — нервозно воскликнула Грушенька. — Слышишь, Митя, — настойчиво прибавила она, — больше не вскакивай, а что шампанского привез, так это славно. Я сама пить буду, а наливки я терпеть не могу. А
лучше всего, что сам прикатил, а
то скучища… Да ты кутить, что ли, приехал опять? Да спрячь деньги-то в карман! Откуда столько достал?
— Нет-с, в Смоленской губернии-с. А только ее улан еще прежде
того вывез-с, супругу-то мою-с, будущую-с, и с пани-маткой, и с тантой, и еще с одною родственницей со взрослым сыном, это уж из самой Польши, из самой… и мне уступил. Это один наш поручик, очень
хороший молодой человек. Сначала он сам хотел жениться, да и не женился, потому что она оказалась хромая…
— В
ту комнату, в
тот покой, два словечка скажу тебе
хороших, самых лучших, останешься доволен.
—
Тем более что я и сам
хороший знакомый исправнику, — заметил Петр Ильич, все еще стоя и видимо желая как-нибудь поскорее вырваться от стремительной дамы, которая никак не давала ему проститься с ней и отправиться.
— Папа, не плачь… а как я умру,
то возьми ты
хорошего мальчика, другого… сам выбери из них из всех,
хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня…
— Я ваших благодеяний не стою-с, я ничтожен-с, — проговорил слезящимся голоском Максимов. —
Лучше бы вы расточали благодеяния ваши
тем, которые нужнее меня-с.
Алеша рассудил, что
лучше уж удовлетворить сперва просьбу мамаши, ибо
та будет поминутно посылать к Лизе, пока он будет у
той сидеть.
Я не думаю, чтоб он был опасен, притом я позову очень много гостей, так что его можно всегда вывести, если он что-нибудь, а потом он может где-нибудь в другом городе быть мировым судьей или чем-нибудь, потому что
те, которые сами перенесли несчастие, всех
лучше судят.
Легко жить Ракитину: «Ты, — говорит он мне сегодня, — о расширении гражданских прав человека хлопочи
лучше али хоть о
том, чтобы цена на говядину не возвысилась; этим проще и ближе человечеству любовь окажешь, чем философиями».
— А по-моему,
лучше молчите-с. Ибо что можете вы на меня объявить в моей совершенной невинности и кто вам поверит? А только если начнете,
то и я все расскажу-с, ибо как же бы мне не защитить себя?
Похоже было на
то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде как бы в приживальщика
хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду
того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
— Отчасти буду рад, ибо тогда моя цель достигнута: коли пинки, значит, веришь в мой реализм, потому что призраку не дают пинков. Шутки в сторону: мне ведь все равно, бранись, коли хочешь, но все же
лучше быть хоть каплю повежливее, хотя бы даже со мной. А
то дурак да лакей, ну что за слова!
— И, однако, бедный молодой человек мог получить без сравнения лучшую участь, ибо был
хорошего сердца и в детстве, и после детства, ибо я знаю это. Но русская пословица говорит: «Если есть у кого один ум,
то это хорошо, а если придет в гости еще умный человек,
то будет еще
лучше, ибо тогда будет два ума, а не один только…»
— Ум хорошо, а два —
лучше, — в нетерпении подсказал прокурор, давно уже знавший обычай старичка говорить медленно, растянуто, не смущаясь производимым впечатлением и
тем, что заставляет себя ждать, а, напротив, еще весьма ценя свое тугое, картофельное и всегда радостно-самодовольное немецкое остроумие. Старичок же любил острить.
— О, д-да, и я
то же говорю, — упрямо подхватил он, — один ум хорошо, а два гораздо
лучше. Но к нему другой с умом не пришел, а он и свой пустил… Как это, куда он его пустил? Это слово — куда он пустил свой ум, я забыл, — продолжал он, вертя рукой пред своими глазами, — ах да, шпацирен.
Захотел
лучше остаться в ее глазах вором, но не отдал, а самый главный позор был в
том, что и вперед знал, что не отдам!
Нет, если мы уж так расчетливы и жестокосерды,
то не
лучше ли бы было, соскочив, просто огорошить поверженного слугу
тем же самым пестом еще и еще раз по голове, чтоб уж убить его окончательно и, искоренив свидетеля, снять с сердца всякую заботу?
— Молчит-то молчит, да ведь
тем и
лучше. Не
то что петербургскому его учить, сам весь Петербург научит. Двенадцать человек детей, подумайте!
И даже если и одно только
хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце,
то и
то может послужить когда-нибудь нам во спасение.