Неточные совпадения
И вот довольно скоро после обретения могилы матери Алеша вдруг объявил ему, что
хочет поступить в монастырь и что монахи готовы допустить его послушником. Он объяснил при этом, что это чрезвычайное желание его и что испрашивает он у него торжественное позволение как у отца. Старик
уже знал, что старец Зосима, спасавшийся в монастырском ските, произвел на его «тихого мальчика» особенное впечатление.
Прибавьте, что он был юноша отчасти
уже нашего последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силой души своей, требующий скорого подвига, с непременным желанием
хотя бы всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью.
Из монахов находились, даже и под самый конец жизни старца, ненавистники и завистники его, но их становилось
уже мало, и они молчали,
хотя было в их числе несколько весьма знаменитых и важных в монастыре лиц, как например один из древнейших иноков, великий молчальник и необычайный постник.
Он ужасно интересовался узнать брата Ивана, но вот тот
уже жил два месяца, а они хоть и виделись довольно часто, но все еще никак не сходились: Алеша был и сам молчалив и как бы ждал чего-то, как бы стыдился чего-то, а брат Иван,
хотя Алеша и подметил вначале на себе его длинные и любопытные взгляды, кажется, вскоре перестал даже и думать о нем.
Миусов рассеянно смотрел на могильные камни около церкви и
хотел было заметить, что могилки эти, должно быть, обошлись дорогонько хоронившим за право хоронить в таком «святом» месте, но промолчал: простая либеральная ирония перерождалась в нем почти что
уж в гнев.
Петр Александрович не договорил и, совсем сконфузившись,
хотел было
уже выйти из комнаты.
Федор Павлович патетически разгорячился,
хотя и совершенно ясно было
уже всем, что он опять представляется. Но Миусов все-таки был больно уязвлен.
Теперь они приехали вдруг опять,
хотя и знали, что старец почти
уже не может вовсе никого принимать, и, настоятельно умоляя, просили еще раз «счастья узреть великого исцелителя».
А старец
уже заметил в толпе два горящие, стремящиеся к нему взгляда изнуренной, на вид чахоточной,
хотя и молодой еще крестьянки. Она глядела молча, глаза просили о чем-то, но она как бы боялась приблизиться.
Он давно
уже собирался отплатить ему кое за что и теперь не
хотел упустить случая.
А Дмитрий Федорович
хочет эту крепость золотым ключом отпереть, для чего он теперь надо мной и куражится,
хочет с меня денег сорвать, а пока
уж тысячи на эту обольстительницу просорил; на то и деньги занимает беспрерывно, и, между прочим, у кого, как вы думаете?
— Какому? Быдто не знаешь? Бьюсь об заклад, что ты сам
уж об этом думал. Кстати, это любопытно: слушай, Алеша, ты всегда правду говоришь,
хотя всегда между двух стульев садишься: думал ты об этом или не думал, отвечай?
И
хотя он отлично знал, что с каждым будущим словом все больше и нелепее будет прибавлять к сказанному
уже вздору еще такого же, — но
уж сдержать себя не мог и полетел как с горы.
И все это еще только так, цветочки польдекоковские,
хотя жестокое насекомое
уже росло,
уже разрасталось в душе.
А вторая эта жена,
уже покойница, была из знатного, какого-то большого генеральского дома,
хотя, впрочем, как мне достоверно известно, денег подполковнику тоже никаких не принесла.
— Вы переждите, Григорий Васильевич,
хотя бы самое даже малое время-с, и прослушайте дальше, потому что я всего не окончил. Потому в самое то время, как я Богом стану немедленно проклят-с, в самый, тот самый высший момент-с, я
уже стал все равно как бы иноязычником, и крещение мое с меня снимается и ни во что вменяется, — так ли хоть это-с?
Это тело, может быть, обещало формы Венеры Милосской,
хотя непременно и теперь
уже в несколько утрированной пропорции, — это предчувствовалось.
Монастырь он обошел кругом и через сосновую рощу прошел прямо в скит. Там ему отворили,
хотя в этот час
уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак, в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
Алеша немедленно покорился,
хотя и тяжело ему было уходить. Но обещание слышать последнее слово его на земле и, главное, как бы ему, Алеше, завещанное, потрясло его душу восторгом. Он заспешил, чтоб, окончив все в городе, поскорей воротиться. Как раз и отец Паисий молвил ему напутственное слово, произведшее на него весьма сильное и неожиданное впечатление. Это когда
уже они оба вышли из кельи старца.
Вчера было глупость мне в голову пришла, когда я тебе на сегодня велел приходить:
хотел было я через тебя узнать насчет Митьки-то, если б ему тысячку, ну другую, я бы теперь отсчитал, согласился ли бы он, нищий и мерзавец, отселева убраться совсем, лет на пять, а лучше на тридцать пять, да без Грушки и
уже от нее совсем отказаться, а?
— Милый голубчик мама, это ужасно неостроумно с вашей стороны. А если
хотите поправиться и сказать сейчас что-нибудь очень умное, то скажите, милая мама, милостивому государю вошедшему Алексею Федоровичу, что он
уже тем одним доказал, что не обладает остроумием, что решился прийти к нам сегодня после вчерашнего и несмотря на то, что над ним все смеются.
Но в гостиной беседа
уже оканчивалась; Катерина Ивановна была в большом возбуждении,
хотя и имела вид решительный.
Милый Алексей Федорович, вы ведь не знали этого: знайте же, что мы все, все — я, обе ее тетки — ну все, даже Lise, вот
уже целый месяц как мы только того и желаем и молим, чтоб она разошлась с вашим любимцем Дмитрием Федоровичем, который ее знать не
хочет и нисколько не любит, и вышла бы за Ивана Федоровича, образованного и превосходного молодого человека, который ее любит больше всего на свете.
— Ни за что! — вскричала Lise, — теперь
уж ни за что! Говорите так, сквозь дверь. За что вы в ангелы попали? Я только это одно и
хочу знать.
— Повремените немного, Варвара Николавна, позвольте выдержать направление, — крикнул ей отец,
хотя и повелительным тоном, но, однако, весьма одобрительно смотря на нее. — Это
уж у нас такой характер-с, — повернулся он опять к Алеше.
— Алексей Федорович… я… вы… — бормотал и срывался штабс-капитан, странно и дико смотря на него в упор с видом решившегося полететь с горы, и в то же время губами как бы и улыбаясь, — я-с… вы-с… А не
хотите ли, я вам один фокусик сейчас покажу-с! — вдруг прошептал он быстрым, твердым шепотом, речь
уже не срывалась более.
Я сейчас здесь сидел и знаешь что говорил себе: не веруй я в жизнь, разуверься я в дорогой женщине, разуверься в порядке вещей, убедись даже, что всё, напротив, беспорядочный, проклятый и, может быть, бесовский хаос, порази меня хоть все ужасы человеческого разочарования — а я все-таки
захочу жить и
уж как припал к этому кубку, то не оторвусь от него, пока его весь не осилю!
Я спрашивал себя много раз: есть ли в мире такое отчаяние, чтобы победило во мне эту исступленную и неприличную, может быть, жажду жизни, и решил, что, кажется, нет такого, то есть опять-таки до тридцати этих лет, а там
уж сам не
захочу, мне так кажется.
—
Уж конечно, объясню, не секрет, к тому и вел. Братишка ты мой, не тебя я
хочу развратить и сдвинуть с твоего устоя, я, может быть, себя
хотел бы исцелить тобою, — улыбнулся вдруг Иван, совсем как маленький кроткий мальчик. Никогда еще Алеша не видал у него такой улыбки.
Я
хотел заговорить о страдании человечества вообще, но лучше
уж остановимся на страданиях одних детей.
За границей теперь как будто и не бьют совсем, нравы, что ли, очистились, али
уж законы такие устроились, что человек человека как будто
уж и не смеет посечь, но зато они вознаградили себя другим и тоже чисто национальным, как и у нас, и до того национальным, что у нас оно как будто и невозможно,
хотя, впрочем, кажется, и у нас прививается, особенно со времени религиозного движения в нашем высшем обществе.
Я веровал, я
хочу сам и видеть, а если к тому часу буду
уже мертв, то пусть воскресят меня, ибо если все без меня произойдет, то будет слишком обидно.
Лучше
уж я останусь при неотомщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем,
хотя бы я был и неправ.
— Прими хоть последнее, — рассмеялся Иван, — если
уж тебя так разбаловал современный реализм и ты не можешь вынести ничего фантастического —
хочешь qui pro quo, то пусть так и будет.
И так как человек оставаться без чуда не в силах, то насоздаст себе новых чудес,
уже собственных, и поклонится
уже знахарскому чуду, бабьему колдовству,
хотя бы он сто раз был бунтовщиком, еретиком и безбожником.
С брезгливым и раздражительным ощущением
хотел было он пройти теперь молча и не глядя на Смердякова в калитку, но Смердяков встал со скамейки, и
уже по одному этому жесту Иван Федорович вмиг догадался, что тот желает иметь с ним особенный разговор.
— Что за ахинея! И все это как нарочно так сразу и сойдется: и у тебя падучая, и те оба без памяти! — прокричал Иван Федорович, — да ты сам
уж не
хочешь ли так подвести, чтобы сошлось? — вырвалось у него вдруг, и он грозно нахмурил брови.
Наконец чемодан и сак были готовы: было
уже около девяти часов, когда Марфа Игнатьевна взошла к нему с обычным ежедневным вопросом: «Где изволите чай кушать, у себя аль сойдете вниз?» Иван Федорович сошел вниз, вид имел почти что веселый,
хотя было в нем, в словах и в жестах его, нечто как бы раскидывающееся и торопливое.
Марфа Игнатьевна на горькие,
хотя и справедливые, упреки барина возражала, что курица и без того была
уже очень старая, а что сама она в поварах не училась.
Когда Алеша с тревогой и с болью в сердце вошел в келью старца, то остановился почти в изумлении: вместо отходящего больного, может быть
уже без памяти, каким боялся найти его, он вдруг его увидал сидящим в кресле,
хотя с изможженным от слабости, но с бодрым и веселым лицом, окруженного гостями и ведущего с ними тихую и светлую беседу.
Но была ли это вполне тогдашняя беседа, или он присовокупил к ней в записке своей и из прежних бесед с учителем своим, этого
уже я не могу решить, к тому же вся речь старца в записке этой ведется как бы беспрерывно, словно как бы он излагал жизнь свою в виде повести, обращаясь к друзьям своим, тогда как, без сомнения, по последовавшим рассказам, на деле происходило несколько иначе, ибо велась беседа в тот вечер общая, и
хотя гости хозяина своего мало перебивали, но все же говорили и от себя, вмешиваясь в разговор, может быть, даже и от себя поведали и рассказали что-либо, к тому же и беспрерывности такой в повествовании сем быть не могло, ибо старец иногда задыхался, терял голос и даже ложился отдохнуть на постель свою,
хотя и не засыпал, а гости не покидали мест своих.
Скончался же на третьей неделе после Пасхи, в памяти, и
хотя и говорить
уже перестал, но не изменился до самого последнего своего часа: смотрит радостно, в очах веселье, взглядами нас ищет, улыбается нам, нас зовет.
Радостно мне так стало, но пуще всех заметил я вдруг тогда одного господина, человека
уже пожилого, тоже ко мне подходившего, которого я
хотя прежде и знал по имени, но никогда с ним знаком не был и до сего вечера даже и слова с ним не сказал.
— «Рай, говорит, в каждом из нас затаен, вот он теперь и во мне кроется, и,
захочу, завтра же настанет он для меня в самом деле и
уже на всю мою жизнь».
Хотел было я обнять и облобызать его, да не посмел — искривленно так лицо у него было и смотрел тяжело. Вышел он. «Господи, — подумал я, — куда пошел человек!» Бросился я тут на колени пред иконой и заплакал о нем Пресвятой Богородице, скорой заступнице и помощнице. С полчаса прошло, как я в слезах на молитве стоял, а была
уже поздняя ночь, часов около двенадцати. Вдруг, смотрю, отворяется дверь, и он входит снова. Я изумился.
И вот что же случилось: все пришли в удивление и в ужас, и никто не
захотел поверить,
хотя все выслушали с чрезвычайным любопытством, но как от больного, а несколько дней спустя
уже совсем решено было во всех домах и приговорено, что несчастный человек помешался.
Те вослед науке
хотят устроиться справедливо одним умом своим, но
уже без Христа, как прежде, и
уже провозгласили, что нет преступления, нет
уже греха.
Если же все оставят тебя и
уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля,
хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
А если вас таких двое сойдутся, то вот
уж и весь мир, мир живой любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Господа: ибо
хотя и в вас двоих, но восполнилась правда его.
А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрет свет твой,
хотя бы и ты
уже умер.