Уходит наконец от них, не выдержав сам муки сердца своего, бросается на одр свой и плачет;
утирает потом лицо свое и выходит сияющ и светел и возвещает им: «Братья, я Иосиф, брат ваш!» Пусть прочтет он далее о том, как обрадовался старец Иаков, узнав, что жив еще его милый мальчик, и потянулся в Египет, бросив даже Отчизну, и умер в чужой земле, изрекши на веки веков в завещании своем величайшее слово, вмещавшееся таинственно в кротком и боязливом сердце его во всю его жизнь, о том, что от рода его, от Иуды, выйдет великое чаяние мира, примиритель и спаситель его!
Неточные совпадения
Потом он с великим недоумением припоминал несколько раз в своей жизни, как мог он вдруг, после того как расстался с Иваном, так совсем забыть о брате Дмитрии, которого
утром, всего только несколько часов назад, положил непременно разыскать и не уходить без того, хотя бы пришлось даже не воротиться на эту ночь в монастырь.
— Я завтра в Москву уезжаю, если хочешь это знать, — завтра рано
утром — вот и все! — с злобою, раздельно и громко вдруг проговорил он, сам себе
потом удивляясь, каким образом понадобилось ему тогда это сказать Смердякову.
О Катерине Ивановне он почти что и думать забыл и много этому
потом удивлялся, тем более что сам твердо помнил, как еще вчера
утром, когда он так размашисто похвалился у Катерины Ивановны, что завтра уедет в Москву, в душе своей тогда же шепнул про себя: «А ведь вздор, не поедешь, и не так тебе будет легко оторваться, как ты теперь фанфаронишь».
Все время он ютился там внизу подле Грушеньки, сидел с нею молча и «нет-нет да и начнет над нею хныкать, а глаза
утирает синим клетчатым платочком», как рассказывал
потом Михаил Макарович.
Почему с отвращением вспоминал это
потом, почему на другой день
утром в дороге так вдруг затосковал, а въезжая в Москву, сказал себе: «Я подлец!» И вот теперь ему однажды подумалось, что из-за всех этих мучительных мыслей он, пожалуй, готов забыть даже и Катерину Ивановну, до того они сильно им вдруг опять овладели!
Мало того, когда он уверял
потом следователя, что отделил полторы тысячи в ладонку (которой никогда не бывало), то, может быть, и выдумал эту ладонку, тут же мгновенно, именно потому, что два часа пред тем отделил половину денег и спрятал куда-нибудь там в Мокром, на всякий случай, до
утра, только чтобы не хранить на себе, по внезапно представившемуся вдохновению.
— Честной компании мира и благоденствия желаем, — отвечал Василий Иваныч,
утирая пот, катившийся по лицу. — Мир вам, и мы к вам!
— Теперича его в пот вгонит, — утешала Авдотья, — а к
утру потом болезнь и выгонит. Посидит денька два дома, а потом и, опять молодцом на службу пойдет!
«Как я мог уехать? — говорил я себе, вспоминая их лица, — разве не ясно было, что между ними всё совершилось в этот вечер? и разве не видно было, что уже в этот вечер между ними не только не было никакой преграды, но что они оба, главное она, испытывали некоторый стыд после того, что случилось с ними?» Помню, как она слабо, жалобно и блаженно улыбалась,
утирая пот с раскрасневшегося лица, когда я подошел к фортепиано.
Неточные совпадения
Григорий в семинарии // В час ночи просыпается // И уж
потом до солнышка // Не спит — ждет жадно ситника, // Который выдавался им // Со сбитнем по
утрам.
Потом надо было еще раз получить от нее подтверждение, что она не сердится на него за то, что он уезжает на два дня, и еще просить ее непременно прислать ему записку завтра
утром с верховым, написать хоть только два слова, только чтоб он мог знать, что она благополучна.
Утром страшный кошмар, несколько раз повторявшийся ей в сновидениях еще до связи с Вронским, представился ей опять и разбудил ее. Старичок с взлохмаченной бородой что-то делал, нагнувшись над железом, приговаривая бессмысленные французские слова, и она, как и всегда при этом кошмаре (что и составляло его ужас), чувствовала, что мужичок этот не обращает на нее внимания, но делает это какое-то страшное дело в железе над нею. И она проснулась в холодном
поту.
Месяца четыре все шло как нельзя лучше. Григорий Александрович, я уж, кажется, говорил, страстно любил охоту: бывало, так его в лес и подмывает за кабанами или козами, — а тут хоть бы вышел за крепостной вал. Вот, однако же, смотрю, он стал снова задумываться, ходит по комнате, загнув руки назад;
потом раз, не сказав никому, отправился стрелять, — целое
утро пропадал; раз и другой, все чаще и чаще… «Нехорошо, — подумал я, — верно, между ними черная кошка проскочила!»
К
утру бред прошел; с час она лежала неподвижная, бледная и в такой слабости, что едва можно было заметить, что она дышит;
потом ей стало лучше, и она начала говорить, только как вы думаете, о чем?..