Неточные совпадения
И не
глядела бы
я теперь на свой дом и на свое добро, и не видала б
я ничего вовсе!
— Вдовею
я, третий год, — начала она полушепотом, сама как бы вздрагивая. — Тяжело было замужем-то, старый был он, больно избил
меня. Лежал он больной; думаю
я,
гляжу на него: а коль выздоровеет, опять встанет, что тогда? И вошла ко
мне тогда эта самая мысль…
— На тебя
глянуть пришла.
Я ведь у тебя бывала, аль забыл? Не велика же в тебе память, коли уж
меня забыл. Сказали у нас, что ты хворый, думаю, что ж,
я пойду его сама повидаю: вот и вижу тебя, да какой же ты хворый? Еще двадцать лет проживешь, право, Бог с тобою! Да и мало ли за тебя молебщиков, тебе ль хворать?
— Видишь (и как ты это ясно выразил), видишь? Сегодня,
глядя на папашу и на братца Митеньку, о преступлении подумал? Стало быть, не ошибаюсь же
я?
Бывают же странности: никто-то не заметил тогда на улице, как она ко
мне прошла, так что в городе так это и кануло.
Я же нанимал квартиру у двух чиновниц, древнейших старух, они
мне и прислуживали, бабы почтительные, слушались
меня во всем и по моему приказу замолчали потом обе, как чугунные тумбы. Конечно,
я все тотчас понял. Она вошла и прямо
глядит на
меня, темные глаза смотрят решительно, дерзко даже, но в губах и около губ, вижу, есть нерешительность.
Веришь ли, никогда этого у
меня ни с какой не бывало, ни с единою женщиной, чтобы в этакую минуту
я на нее
глядел с ненавистью, — и вот крест кладу:
я на эту
глядел тогда секунды три или пять со страшною ненавистью, — с тою самою ненавистью, от которой до любви, до безумнейшей любви — один волосок!
Что ты смотришь, что ты
глядишь на
меня?
— Что ты
глядишь на
меня? Какие твои глаза? Твои глаза
глядят на
меня и говорят
мне: «Пьяная ты харя». Подозрительные твои глаза, презрительные твои глаза… Ты себе на уме приехал. Вот Алешка смотрит, и глаза его сияют. Не презирает
меня Алеша. Алексей, не люби Ивана…
— И не смейте говорить
мне такие слова, обаятельница, волшебница! Вами-то гнушаться? Вот
я нижнюю губку вашу еще раз поцелую. Она у вас точно припухла, так вот чтоб она еще больше припухла, и еще, еще… Посмотрите, как она смеется, Алексей Федорович, сердце веселится,
глядя на этого ангела… — Алеша краснел и дрожал незаметною малою дрожью.
— А так и оставайтесь с тем на память, что вы-то у
меня ручку целовали, а
я у вас нет. — Что-то сверкнуло вдруг в ее глазах. Она ужасно пристально
глядела на Катерину Ивановну.
Ах, Алексей Федорович, что, если
я опять не удержусь, как дура, и засмеюсь, как давеча, на вас
глядя?
А потому умоляю вас, милый, если у вас есть сострадание ко
мне, когда вы войдете завтра, то не
глядите мне слишком прямо в глаза, потому что
я, встретясь с вашими, может быть, непременно вдруг рассмеюсь, а к тому же вы будете в этом длинном платье…
— Да ничего и
я, и
я только так… —
глядел на него старик. — Слышь ты, слышь, — крикнул он ему вслед, — приходи когда-нибудь, поскорей, и на уху, уху сварю, особенную, не сегодняшнюю, непременно приходи! Да завтра, слышишь, завтра приходи!
—
Мне вдруг почему-то вообразилось, на все это
глядя, — продолжал Алеша, как бы и не слыхав Лизы, — что она любит Ивана, вот
я и сказал эту глупость… и что теперь будет!
Весь тот день мало со
мной говорил, совсем молчал даже, только заметил
я:
глядит,
глядит на
меня из угла, а все больше к окну припадает и делает вид, будто бы уроки учит, а
я вижу, что не уроки у него на уме.
Починю-ка
я его, где он у тебя там спрятан?» Молчит мой мальчик,
глядит в сторону, стоит ко
мне боком.
— Сам понимаешь, значит, для чего. Другим одно, а нам, желторотым, другое, нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота. Вся молодая Россия только лишь о вековечных вопросах теперь и толкует. Именно теперь, как старики все полезли вдруг практическими вопросами заниматься. Ты из-за чего все три месяца
глядел на
меня в ожидании? Чтобы допросить
меня: «Како веруеши али вовсе не веруеши?» — вот ведь к чему сводились ваши трехмесячные взгляды, Алексей Федорович, ведь так?
Не захочу
я огорчить моего братишку, который три месяца
глядел на
меня в таком ожидании.
И что ты молча и проникновенно
глядишь на
меня кроткими глазами своими?
— Эх, одолжи отца, припомню! Без сердца вы все, вот что! Чего тебе день али два? Куда ты теперь, в Венецию? Не развалится твоя Венеция в два-то дня.
Я Алешку послал бы, да ведь что Алешка в этих делах?
Я ведь единственно потому, что ты умный человек, разве
я не вижу. Лесом не торгуешь, а глаз имеешь. Тут только чтобы видеть: всерьез или нет человек говорит. Говорю,
гляди на бороду: трясется бороденка — значит всерьез.
И стал он вдруг,
глядя на них и любуясь, просить и у них прощения: «Птички Божии, птички радостные, простите и вы
меня, потому что и пред вами
я согрешил».
Поманил он
меня, увидав, подошел
я к нему, взял он
меня обеими руками за плечи,
глядит мне в лицо умиленно, любовно; ничего не сказал, только поглядел так с минуту: «Ну, говорит, ступай теперь, играй, живи за
меня!» Вышел
я тогда и пошел играть.
Он так и вздрогнул, точно испугался,
глядит — и вижу
я, что этого мало, мало, да вдруг, так, как был, в эполетах-то, бух ему в ноги лбом до земли: «Прости
меня!» — говорю.
Расставили нас, в двенадцати шагах друг от друга, ему первый выстрел — стою
я пред ним веселый, прямо лицом к лицу, глазом не смигну, любя на него
гляжу, знаю, что сделаю.
Слушаю
я, весело
мне на них
глядя.
А надо заметить, что жил
я тогда уже не на прежней квартире, а как только подал в отставку, съехал на другую и нанял у одной старой женщины, вдовы чиновницы, и с ее прислугой, ибо и переезд-то мой на сию квартиру произошел лишь потому только, что
я Афанасия в тот же день, как с поединка воротился, обратно в роту препроводил, ибо стыдно было в глаза ему
глядеть после давешнего моего с ним поступка — до того наклонен стыдиться неприготовленный мирской человек даже иного справедливейшего своего дела.
Все время, как он говорил это,
глядел я ему прямо в лицо и вдруг ощутил к нему сильнейшую доверенность, а кроме того, и необычайное и с моей стороны любопытство, ибо почувствовал, что есть у него в душе какая-то своя особая тайна.
Гляжу: с умилением говорит и таинственно на
меня смотрит, точно вопрошает
меня.
«
Глядя на вас,
я теперь решился».
— Решимость моя три года рождалась, — отвечает
мне, — а случай ваш дал ей только толчок.
Глядя на вас, упрекнул себя и вам позавидовал, — проговорил он
мне это даже с суровостью.
Говорить не может, задыхается, горячо
мне руку жмет, пламенно
глядит на
меня. Но недолго мы беседовали, супруга его беспрерывно к нам заглядывала. Но успел-таки шепнуть
мне...
И не то чтоб
я боялся, что ты донесешь (не было и мысли о сем), но думаю: «Как
я стану
глядеть на него, если не донесу на себя?» И хотя бы ты был за тридевять земель, но жив, все равно, невыносима эта мысль, что ты жив и все знаешь, и
меня судишь.
— Тебе надо подкрепиться, судя по лицу-то. Сострадание ведь на тебя
глядя берет. Ведь ты и ночь не спал,
я слышал, заседание у вас там было. А потом вся эта возня и мазня… Всего-то антидорцу кусочек, надо быть, пожевал. Есть у
меня с собой в кармане колбаса, давеча из города захватил на всякий случай, сюда направляясь, только ведь ты колбасы не станешь…
— Никого нет, Аграфена Александровна, сейчас кругом оглянула,
я и в щелку подхожу
гляжу поминутно, сама в страхе-трепете.
Алеша, голубчик,
гляжу я на тебя и не верю; Господи, как это ты у
меня появился!
Вот об Алешечке могу думать,
я на Алешечку
гляжу…
Ты, Алеша, и не знал ничего, от
меня отворачивался, пройдешь — глаза опустишь, а
я на тебя сто раз до сего
глядела, всех спрашивать об тебе начала.
— Рукомойник? Это хорошо… только куда же
я это дену? — в каком-то совсем уж странном недоумении указал он Петру Ильичу на свою пачку сторублевых, вопросительно
глядя на него, точно тот должен был решить, куда ему девать свои собственные деньги.
— Чего боишься, — обмерил его взглядом Митя, — ну и черт с тобой, коли так! — крикнул он, бросая ему пять рублей. — Теперь, Трифон Борисыч, проводи
меня тихо и дай
мне на них на всех перво-наперво глазком
глянуть, так чтоб они
меня не заметили. Где они там, в голубой комнате?
Ехала
я сюда с Тимофеем и все-то думала, всю дорогу думала: «Как встречу его, что-то скажу, как глядеть-то мы друг на друга будем?..» Вся душа замирала, и вот он
меня тут точно из шайки помоями окатил.
— Что это,
я спала? Да… колокольчик…
Я спала и сон видела: будто
я еду, по снегу… колокольчик звенит, а
я дремлю. С милым человеком, с тобою еду будто. И далеко-далеко… Обнимала-целовала тебя, прижималась к тебе, холодно будто
мне, а снег-то блестит… Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц
глядит, и точно
я где не на земле… Проснулась, а милый-то подле, как хорошо…
— Да уж вы не насмехаетесь ли надо
мной? — спросил Митя, высокомерно
глянув на допросчика, но тот не мигнул даже глазом. Митя судорожно повернулся, сел верхом на стул и размахнулся рукой...
— Да, дверь!.. Это фантом! Бог против
меня! — воскликнул он, совсем уже без мысли
глядя пред собою.
—
Гляди, старик, видишь, глаз кривой и левое ухо надрезано, точь-в-точь те приметы, как ты
мне рассказал.
Вдруг один здешний парень, Вишняков, он теперь у Плотниковых рассыльным служит, смотрит на
меня да и говорит: «Ты чего на гусей
глядишь?»
Я смотрю на него: глупая, круглая харя, парню двадцать лет,
я, знаете, никогда не отвергаю народа.
Глядит он на
меня совершенно глупо: «А об чем, говорит, гусь думает?» — «А вот видишь, говорю, телега с овсом стоит.
— Да, всемирную историю. Изучение ряда глупостей человеческих, и только.
Я уважаю одну математику и естественные, — сфорсил Коля и мельком
глянул на Алешу: его только одного мнения он здесь и боялся.
— Но неужели вы вправду так мнительны? В таких летах! Ну представьте же себе,
я именно подумал там в комнате,
глядя на вас, когда вы рассказывали, что вы должны быть очень мнительны.
— Ты это про что? — как-то неопределенно
глянул на него Митя, — ах, ты про суд! Ну, черт! Мы до сих пор все с тобой о пустяках говорили, вот все про этот суд, а
я об самом главном с тобою молчал. Да, завтра суд, только
я не про суд сказал, что пропала моя голова. Голова не пропала, а то, что в голове сидело, то пропало. Что ты на
меня с такою критикой в лице смотришь?
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву у него три и брошу тебе. Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не
я вор, а вора моего убью. Катя, не
гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.