Неточные совпадения
Был один ссыльный, у которого любимым занятием в свободное
время было считать пали.
Всё
время, как я жил с ним, он
был в превосходнейшем, в веселейшем расположении духа.
Он
был до того незлобив и уживчив, что во все
время своего пребывания в остроге ни с кем не поссорился.
Ее муж, молодой солдат,
был под судом и умер в госпитале, в арестантской палате, в то
время, когда и я там лежал больной.
— Смотрю я на Трезорку, — рассказывал он потом арестантам, впрочем, долго спустя после своего визита к майору, когда уже все дело
было забыто, — смотрю: лежат пес на диване, на белой подушке; и ведь вижу, что воспаление, что надоть бы кровь пустить, и вылечился бы пес, ей-ей говорю! да думаю про себя: «А что, как не вылечу, как околеет?» «Нет, говорю, ваше высокоблагородие, поздно позвали; кабы вчера или третьего дня, в это же
время, так вылечил бы пса; а теперь не могу, не вылечу…»
Надо
было выбирать
время, место, условливаться, назначать свидания, искать уединения, что
было особенно трудно, склонять конвойных, что
было еще труднее, и вообще тратить бездну денег, судя относительно.
Прожив с ним некоторое
время, вы бы невольно задали себе вопрос: как мог этот смиренный, кроткий, как дитя, человек,
быть бунтовщиком?
Эти кишки сперва промываются, потом наливаются водой и, таким образом, сохраняются в первоначальной влажности и растяжимости, чтобы со
временем быть удобными к восприятию водки.
Его прекрасное, открытое, умное и в то же
время добродушно-наивное лицо с первого взгляда привлекло к нему мое сердце, и я так рад
был, что судьба послала мне его, а не другого кого-нибудь в соседи.
Раз, уже довольно долго после моего прибытия в острог, я лежал на нарах и думал о чем-то очень тяжелом. Алей, всегда работящий и трудолюбивый, в этот раз ничем не
был занят, хотя еще
было рано спать. Но у них в это
время был свой мусульманский праздник, и они не работали. Он лежал, заложив руки за голову, и тоже о чем-то думал. Вдруг он спросил меня...
Это
был человек уже немолодой, лет около пятидесяти, маленький ростом и слабосильный, хитренький и в то же
время решительно глупый.
Он
был дерзок и заносчив и в то же
время ужасно труслив.
Разумеется, он в то же
время был ростовщик и снабжал под проценты и залоги всю каторгу деньгами.
Вот, например, тут
был один человек, которого только через много-много лет я узнал вполне, а между тем он
был со мной и постоянно около меня почти во все
время моей каторги.
Осипа почти всегда выбирали, и почти несколько лет сряду он постоянно
был стряпкой и отказывался иногда только на
время, когда его уж очень забирала тоска, а вместе с тем и охота проносить вино.
Он
был, кажется, очень поражен, что я сам ему предложил денег, сам вспомнил о его затруднительном положении, тем более что в последнее
время он, по его мнению, уж слишком много у меня забрал, так что и надеяться не смел, что я еще дам ему.
На мои глаза, во всё
время моей острожной жизни, А-в стал и
был каким-то куском мяса, с зубами и с желудком и с неутолимой жаждой наигрубейших, самых зверских телесных наслаждений, а за удовлетворение самого малейшего и прихотливейшего из этих наслаждений он способен
был хладнокровнейшим образом убить, зарезать, словом, на все, лишь бы спрятаны
были концы в воду.
По крайней мере майор с удалением А-ва перестал преследовать М., арестанта, на которого А-в беспрерывно ему наговаривал, и вот за что: М. во
время прибытия А-ва в острог
был один.
Несмотря ни на какие клейма, кандалы и ненавистные пали острога, заслоняющие ему божий мир и огораживающие его, как зверя в клетке, — он может достать вина, то
есть страшно запрещенное наслаждение, попользоваться клубничкой, даже иногда (хоть и не всегда) подкупить своих ближайших начальников, инвалидов и даже унтер-офицера, которые сквозь пальцы
будут смотреть на то, что он нарушает закон и дисциплину; даже может, сверх торгу, еще покуражиться над ними, а покуражиться арестант ужасно любит, то
есть представиться пред товарищами и уверить даже себя хоть на
время, что у него воли и власти несравненно больше, чем кажется, — одним словом, может накутить, набуянить, разобидеть кого-нибудь в прах и доказать ему, что он все это может, что все это в «наших руках», то
есть уверить себя в том, о чем бедняку и помыслить невозможно.
Говорят иные (я слышал и читал это), что высочайшая любовь к ближнему
есть в то же
время и величайший эгоизм.
Мимоходом сказать, чай, в это первое
время,
был почти единственною моею пищею.
Это
был тот самый невысокий и плотный арестант, который в первое утро мое в остроге поссорился с другим у воды, во
время умыванья, за то, что другой осмелился безрассудно утверждать про себя, что он птица каган.
Ровно за полчаса до барабана заданный урок
был окончен, и арестанты пошли домой, усталые, но совершенно довольные, хоть и выиграли всего-то каких-нибудь полчаса против указанного
времени.
Но относительно меня я заметил одну особенность: куда бы я ни приткнулся им помогать во
время работы, везде я
был не у места, везде мешал, везде меня чуть не с бранью отгоняли прочь.
И странное дело: несколько лет сряду я знал потом Петрова, почти каждый день говорил с ним; всё
время он
был ко мне искренно привязан (хоть и решительно не знаю за что), — и во все эти несколько лет, хотя он и жил в остроге благоразумно и ровно ничего не сделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним, убеждался, что М.
был прав и что Петров, может
быть, самый решительный, бесстрашный и не знающий над собою никакого принуждения человек.
Вот такой-то и режет человека за четвертак, чтоб за этот четвертак
выпить косушку, хотя в другое
время пропустит мимо с сотнею тысяч.
— А вот горох
поспеет — другой год пойдет. Ну, как пришли в К-в — и посадили меня туда на малое
время в острог. Смотрю: сидят со мной человек двенадцать, всё хохлов, высокие, здоровые, дюжие, точно быки. Да смирные такие: еда плохая, вертит ими ихний майор, как его милости завгодно (Лучка нарочно перековеркал слово). Сижу день, сижу другой; вижу — трус народ. «Что ж вы, говорю, такому дураку поблажаете?» — «А поди-кась сам с ним поговори!» — даже ухмыляются на меня. Молчу я.
Это
был молодой парень, с круглым лицом, с тихим выражением глаз, очень неразговорчивый со всеми, а со мной не сказавший еще ни одного слова и не обращавший на меня доселе никакого внимания со
времени моего поступления в острог; я даже не знал, как его и зовут.
Эта песня пелась у нас часто, но не хором, а в одиночку. Кто-нибудь в гулевое
время выйдет, бывало, на крылечко казармы, сядет, задумается, подопрет щеку рукой и затянет ее высоким фальцетом. Слушаешь, и как-то душу надрывает. Голоса у нас
были порядочные.
Только уж в последнее
время, в самый почти день представления, все начали интересоваться: что-то
будет? как-то наши? что плац-майор? удастся ли так же, как в запрошлом году? и проч.
Во мне отчасти видели ценителя, знатока, бывшего и не в таких театрах; видели, что Баклушин все это
время советовался со мной и относился ко мне с уважением; мне, стало
быть, теперь честь и место.
Зато в настоящее
время эта подкладка
была пропитана всеми возможными неприятными соками, примочками, пролившеюся водою из прорезанных мушек и проч.
В то
время у нас
был ординатором один молоденький лекарь, знающий дело, ласковый, приветливый, которого очень любили арестанты и находили в нем только один недостаток: «слишком уж смирен».
Если назначенное по преступлению число ударов большое, так что арестанту всего разом не вынести, то делят ему это число на две, даже на три части, судя по тому, что скажет доктор во
время уже самого наказания, то
есть может ли наказуемый продолжать идти сквозь строй дальше, или это
будет сопряжено с опасностью для его жизни.
И с тех пор под разными видами
была уже три раза на абвахте; первый раз заходила вместе с отцом к брату, офицеру, стоявшему в то
время у них в карауле; другой раз пришла с матерью раздать подаяние и, проходя мимо, шепнула ему, что она его любит и выручит.
Машинку, которою просекается мгновенно кожа, фельдшер когда-то в незапамятные
времена затерял или испортил, или, может
быть, она сама испортилась, так что он уже принужден
был делать необходимые надрезы тела ланцетом.
А Филька-то мне мало
время спустя при людях и говорит: «Продай жену — пьян
будешь.
В это
время, как нарочно, случилась в остроге одна маленькая историйка, которая, впрочем, вовсе не взволновала майора, как бы можно
было ожидать, а, напротив, даже доставила ему удовольствие.
Роман
был тих, со всеми ласков, несловоохотен, нюхал из рожка табак и постоянно с незапамятных
времен возился с острожными Гнедками.
В остроге во все мое
время перебывало, однако же, случайно несколько животных. Кроме Гнедка,
были у нас собаки, гуси, козел Васька, да жил еще некоторое
время орел.
В сущности мне надо
было почти год
времени для этого, и это
был самый трудный год моей жизни.
Может
быть, и гораздо раньше началось это волнение, как сообразил я уже потом, невольно припомнив кое-что из арестантских разговоров, а вместе с тем и усиленную сварливость арестантов, угрюмость и особенно озлобленное состояние, замечавшееся в них в последнее
время.
Уже несколько дней в последнее
время громко жаловались, негодовали в казармах и особенно сходясь в кухне за обедом и ужином,
были недовольны стряпками, даже попробовали сменить одного из них, но тотчас прогнали нового и воротили старого.
— А как всё
время тебя одной брюшиной кормить,
будет скусно?
В это
время действительно у нас
была плохая еда.
— А, теперь все довольны! — проговорил он торопясь. — Я это и видел… знал. Это зачинщики! Между ними, очевидно,
есть зачинщики! — продолжал он, обращаясь к Дятлову, — это надо подробнее разыскать. А теперь… теперь на работу
время. Бей в барабан!
Меня, конечно, более тянуло к своим, то
есть к «дворянам», особенно в первое
время.
Он
был добрый человек и даже помогал мне вначале советами и кой-какими услугами; но иногда, каюсь, невольно он нагонял на меня, особенно в первое
время, тоску беспримерную, еще более усиливавшую и без того уже тоскливое расположение мое.
Замечательно, впрочем, что никто из каторжных в продолжение всего
времени, как я
был в остроге, не упрекнул их ни в происхождении, ни в вере их, ни в образе мыслей, что встречается в нашем простонародье относительно иностранцев, преимущественно немцев, хотя, впрочем, и очень редко.
Я знаю, что в этом городе в то недавнее давнопрошедшее
время было столько доносчиков, столько интриг, столько рывших друг другу яму, что начальство естественно боялось доноса.