Неточные совпадения
Прожив с ним некоторое
время, вы бы невольно задали себе вопрос: как мог этот смиренный, кроткий, как дитя,
человек, быть бунтовщиком?
Это был
человек уже немолодой, лет около пятидесяти, маленький ростом и слабосильный, хитренький и в то же
время решительно глупый.
Мысль со
временем пожалеть об этом угле — меня самого поражала ужасом: я и тогда уже предчувствовал, до какой чудовищной степени приживчив
человек.
Вот, например, тут был один
человек, которого только через много-много лет я узнал вполне, а между тем он был со мной и постоянно около меня почти во все
время моей каторги.
Он прибыл в острог с год передо мною вместе с двумя другими из своих товарищей — одним стариком, все
время острожной жизни денно и нощно молившимся богу (за что очень уважали его арестанты) и умершим при мне, и с другим, еще очень молодым
человеком, свежим, румяным, сильным, смелым, который дорогою нес устававшего с пол-этапа Б., что продолжалось семьсот верст сряду.
И странное дело: несколько лет сряду я знал потом Петрова, почти каждый день говорил с ним; всё
время он был ко мне искренно привязан (хоть и решительно не знаю за что), — и во все эти несколько лет, хотя он и жил в остроге благоразумно и ровно ничего не сделал ужасного, но я каждый раз, глядя на него и разговаривая с ним, убеждался, что М. был прав и что Петров, может быть, самый решительный, бесстрашный и не знающий над собою никакого принуждения
человек.
Вот такой-то и режет
человека за четвертак, чтоб за этот четвертак выпить косушку, хотя в другое
время пропустит мимо с сотнею тысяч.
— А вот горох поспеет — другой год пойдет. Ну, как пришли в К-в — и посадили меня туда на малое
время в острог. Смотрю: сидят со мной
человек двенадцать, всё хохлов, высокие, здоровые, дюжие, точно быки. Да смирные такие: еда плохая, вертит ими ихний майор, как его милости завгодно (Лучка нарочно перековеркал слово). Сижу день, сижу другой; вижу — трус народ. «Что ж вы, говорю, такому дураку поблажаете?» — «А поди-кась сам с ним поговори!» — даже ухмыляются на меня. Молчу я.
Ну, я, разумеется, еще молодой
человек, у начальства на хорошем счету, хожу себе шапку набекрень,
время провожу, значит.
А Филька-то мне мало
время спустя при
людях и говорит: «Продай жену — пьян будешь.
Кроме того, что в тепле, среди яркого солнца, когда слышишь и ощущаешь всей душою, всем существом своим воскресающую вокруг себя с необъятной силой природу, еще тяжеле становится запертая тюрьма, конвой и чужая воля; кроме того, в это весеннее
время по Сибири и по всей России с первым жаворонком начинается бродяжество: бегут божьи
люди из острогов и спасаются в лесах.
Там однажды проживало у них под осень
человек шесть работников-киргизов, закабаленных с давнего
времени.
Он был добрый
человек и даже помогал мне вначале советами и кой-какими услугами; но иногда, каюсь, невольно он нагонял на меня, особенно в первое
время, тоску беспримерную, еще более усиливавшую и без того уже тоскливое расположение мое.
Кроме этих троих русских, других в мое
время перебывало у нас восемь
человек.
Бывшие там в это
время старинные двадцатипятилетние ссыльные из дворян, встретившие нас с глубокой симпатией и имевшие с нами сношения все
время, как мы сидели на пересыльном дворе, предостерегали нас от будущего командира нашего и обещались сделать все, что только могут, через знакомых
людей, чтоб защитить нас от его преследования.
Я придирался к словам, читал между строчками, старался находить таинственный смысл, намеки на прежнее; отыскивал следы того, что прежде, в мое
время, волновало
людей, и как грустно мне было теперь на деле сознать, до какой степени я был чужой в новой жизни, стал ломтем отрезанным.
— Людвиг Корчинский был осужден за «возмущение против православной церкви и верховной власти и покушение к распространению сочинений против правительства посредством домашней литографии».] тихий и кроткий молодой
человек, тоже, как и я, любил много ходить в шабашное
время по двору.
Неточные совпадения
Осип. Я, сударь, отправлю его с
человеком здешним, а сам лучше буду укладываться, чтоб не прошло понапрасну
время.
Стародум. В одном. Отец мой непрестанно мне твердил одно и то же: имей сердце, имей душу, и будешь
человек во всякое
время. На все прочее мода: на умы мода, на знания мода, как на пряжки, на пуговицы.
При первом столкновении с этой действительностью
человек не может вытерпеть боли, которою она поражает его; он стонет, простирает руки, жалуется, клянет, но в то же
время еще надеется, что злодейство, быть может, пройдет мимо.
Величавая дикость прежнего
времени исчезла без следа; вместо гигантов, сгибавших подковы и ломавших целковые, явились
люди женоподобные, у которых были на уме только милые непристойности.
Издатель позволяет себе думать, что изложенные в этом документе мысли не только свидетельствуют, что в то отдаленное
время уже встречались
люди, обладавшие правильным взглядом на вещи, но могут даже и теперь служить руководством при осуществлении подобного рода предприятий.