И, кто знает (поручиться нельзя), может быть, что и вся-то цель на земле, к которой человечество стремится, только и заключается в одной этой беспрерывности процесса достижения, иначе сказать — в самой жизни, а не собственно в цели, которая, разумеется, должна быть
не иное что, как дважды два — четыре, то есть формула, а ведь дважды два — четыре есть уже не жизнь, господа, а начало смерти.
Неточные совпадения
Я стыдился (даже, может быть, и теперь стыжусь); до того доходил, что ощущал какое-то тайное, ненормальное, подленькое наслажденьице возвращаться, бывало, в
иную гадчайшую петербургскую ночь к себе в угол и усиленно сознавать, что вот и сегодня сделал опять гадость, что сделанного опять-таки никак
не воротишь, и внутренне, тайно, грызть, грызть себя за это зубами, пилить и сосать себя до того, что горечь обращалась, наконец, в какую-то позорную, проклятую сладость и, наконец, — в решительное, серьезное наслаждение!
А что, если так случится, что человеческая выгода
иной раз
не только может, но даже и должна именно в том состоять, чтоб в
ином случае себе худого пожелать, а
не выгодного?
Замечали ли вы, что самые утонченные кровопроливцы почти сплошь были самые цивилизованные господа, которым все эти разные Атиллы да Стеньки Разины
иной раз в подметки
не годились, и если они
не так ярко бросаются в глаза, как Атилла и Стенька Разин, так это именно потому, что они слишком часто встречаются, слишком обыкновенны, примелькались.
— Ха-ха-ха! да ведь хотенья-то, в сущности, если хотите, и нет! — прерываете вы с хохотом. — Наука даже о сю пору до того успела разанатомировать человека, что уж и теперь нам известно, что хотенье и так называемая свободная воля есть
не что
иное, как…
Ну, а когда все это будет растолковано, расчислено на бумажке (что очень возможно, потому что гнусно же и бессмысленно заранее верить, что
иных законов природы человек никогда
не узнает) — то тогда, разумеется,
не будет так называемых желаний.
Рассудок знает только то, что успел узнать (
иного, пожалуй, и никогда
не узнает; это хоть и
не утешение, но отчего же этого и
не высказать?), а натура человеческая действует вся целиком, всем, что в ней есть, сознательно и бессознательно, и хоть врет, да живет.
Иные вот утверждают, что это и в самом деле всего для человека дороже; хотенье, конечно, может, если хочет, и сходиться с рассудком, особенно если
не злоупотреблять этим, а пользоваться умеренно; это и полезно и даже иногда похвально.
Развитой и порядочный человек
не может быть тщеславен без неограниченной требовательности к себе самому и
не презирая себя в
иные минуты до ненависти.
Никого в жизни я еще, кажется, так
не ненавидел, как его, особенно в
иные минуты.
Я всю жизнь
не мог даже представить себе
иной любви и до того дошел, что иногда теперь думаю, что любовь-то и заключается в добровольно дарованном от любимого предмета праве над ним тиранствовать.
Кто мир нравственный уподобил колесу, тот, сказав великую истину,
не иное что, может быть, сделал, как взглянул на круглый образ земли и других великих в пространстве носящихся тел, изрек только то, что зрел.
Неточные совпадения
Одно плохо:
иной раз славно наешься, а в другой чуть
не лопнешь с голоду, как теперь, например.
Ну, в
ином случае много ума хуже, чем бы его совсем
не было.
)Мы, прохаживаясь по делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому что я
не так, как
иной городничий, которому ни до чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
Почтмейстер. Знаю, знаю… Этому
не учите, это я делаю
не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю узнать, что есть нового на свете. Я вам скажу, что это преинтересное чтение.
Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше, чем в «Московских ведомостях»!
А любопытно взглянуть ко мне в переднюю, когда я еще
не проснулся: графы и князья толкутся и жужжат там, как шмели, только и слышно: ж… ж… ж…
Иной раз и министр…