Неточные совпадения
Я
обратился к нему
с прежнею просьбою; он еще суше попросил меня опять подождать.
По крайней мере в Париже, в моем отеле со мною стали
обращаться гораздо внимательнее, когда я всем рассказал о моей драке
с аббатом.
— Но барону я спустить не намерен, — продолжал я
с полным хладнокровием, нимало не смущаясь смехом m-r Де-Грие, — и так как вы, генерал, согласившись сегодня выслушать жалобы барона и войдя в его интерес, поставили сами себя как бы участником во всем этом деле, то я честь имею вам доложить, что не позже как завтра поутру потребую у барона, от своего имени, формального объяснения причин, по которым он, имея дело со мною,
обратился мимо меня к другому лицу, — точно я не мог или был недостоин отвечать ему сам за себя.
Я объяснил, что так как барон
обратился к генералу
с жалобою на меня, точно на генеральского слугу, то, во-первых, — лишил меня этим места, а во-вторых, третировал меня, как лицо, которое не в состоянии за себя ответить и
с которым не стоит и говорить.
Но mademoiselle Зельма не разглядела негодования и,
обратившись к барону
с известной улыбкой, попросила поставить за нее на красную десять луидоров.
— Ну, что ж ты, батюшка, стал предо мною, глаза выпучил! — продолжала кричать на меня бабушка, — поклониться — поздороваться не умеешь, что ли? Аль загордился, не хочешь? Аль, может, не узнал? Слышишь, Потапыч, —
обратилась она к седому старичку, во фраке, в белом галстуке и
с розовой лысиной, своему дворецкому, сопровождавшему ее в вояже, — слышишь, не узнает! Схоронили! Телеграмму за телеграммою посылали: умерла аль не умерла? Ведь я все знаю! А я, вот видишь, и живехонька.
— А ты, Потапыч, скажи этому олуху, кельнеру, чтоб мне удобную квартиру отвели, хорошую, не высоко, туда и вещи сейчас перенеси. Да чего всем-то соваться меня нести? Чего они лезут? Экие рабы! Это кто
с тобой? —
обратилась она опять ко мне.
— То-то charmante; знаю я тебя, фигляр ты этакой, да я-то тебе вот на столечко не верю! — и она указала ему свой мизинец. — Это кто такая? —
обратилась она, указывая на m-lle Blanche. Эффектная француженка, в амазонке,
с хлыстом в руке, видимо ее поразила. — Здешняя, что ли?
— Как англичане всегда хорошо отвечают, — заметила она. — Я почему-то всегда любила англичан, сравнения нет
с французишками! Заходите ко мне, —
обратилась она опять к мистеру Астлею. — Постараюсь вас не очень обеспокоить. Переведи это ему да скажи ему, что я здесь внизу, — здесь внизу — слышите, внизу, внизу, — повторяла она мистеру Астлею, указывая пальцем вниз.
При осмотре бабушка вдруг иногда приказывала останавливать кресла, указывала на какую-нибудь вещь в меблировке и
обращалась с неожиданными вопросами к почтительно улыбавшемуся, но уже начинавшему трусить обер-кельнеру.
— Что!!! —
с неистовым торжеством
обратилась ко мне бабушка.
— Дай ему тоже фридрихсдор. Нет, дай два; ну, довольно, а то конца
с ними не будет. Подымите, везите! Прасковья, —
обратилась она к Полине Александровне, — я тебе завтра на платье куплю, и той куплю mademoiselle… как ее, mademoiselle Blanche, что ли, ей тоже на платье куплю. Переведи ей, Прасковья!
—
С вами она, точно
с барином,
обращалась, а тот — так, я сам видел своими глазами, убей бог на месте, тут же у ней со стола воровал.
Кончилось тем, что они совсем закружили и сбили бабушку
с толку, так что она, наконец, чуть не со слезами,
обратилась к старичку крупёру
с просьбою защитить ее, чтоб он их прогнал.
Поминутно,
с каждым ходом,
обращался он к ней и клялся ужаснейшими клятвами, что он сам «гоноровый» пан и что он не возьмет ни единой копейки из денег бабушки.
Да-с, милостивый государь, да-с, — продолжал он, вдруг впадая в распекательный тон, вскочив
с места и расхаживая по комнате, — вы еще не знали этого, милостивый государь, —
обратился он к какому-то воображаемому милостивому государю в угол, — так вот и узнаете… да-с… у нас эдаких старух в дугу гнут, в дугу, в дугу-с, да-с…
Он задумчиво посмотрел, но, кажется, ничего не понял и даже, может быть, не расслышал меня. Я попробовал было заговорить о Полине Александровне, о детях; он наскоро отвечал: «Да! да!» — но тотчас же опять пускался говорить о князе, о том, что теперь уедет
с ним Blanche и тогда… «и тогда — что же мне делать, Алексей Иванович? —
обращался он вдруг ко мне, — клянусь Богом! Что же мне делать, — скажите, ведь это неблагодарность! Ведь это же неблагодарность?»
— Что же, это все ясно, — сказал я,
обращаясь к Полине, — неужели вы могли ожидать чего-нибудь другого? — прибавил я
с негодованием.
— Ну так где же, где же взять эти пятьдесят тысяч франков, — повторил я, скрежеща зубами, — точно так и возможно было вдруг их поднять на полу. — Послушайте: мистер Астлей? — спросил я,
обращаясь к ней
с началом какой-то странной идеи.
Я не мог наглядеться на князя: уважение, которое ему все оказывали, большие эполеты, особенная радость, которую изъявила бабушка, увидев его, и то, что он один, по-видимому, не боялся ее,
обращался с ней совершенно свободно и даже имел смелость называть ее ma cousine, внушили мне к нему уважение, равное, если не большее, тому, которое я чувствовал к бабушке. Когда ему показали мои стихи, он подозвал меня к себе и сказал:
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там
обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Люлюков. Имею честь поздравить, Анна Андреевна! (Подходит к ручке и потом,
обратившись к зрителям, щелкает языком
с видом удальства.)Марья Антоновна! Имею честь поздравить. (Подходит к ее ручке и
обращается к зрителям
с тем же удальством.)
Помощник градоначальника, сославшись
с стряпчим и неустрашимым штаб-офицером, стал убеждать глуповцев удаляться немкиной и Клемантинкиной злоехидной прелести и
обратиться к своим занятиям.
На первых порах глуповцы, по старой привычке, вздумали было
обращаться к нему
с претензиями и жалобами друг на друга, но он даже не понял их.
— Ну, старички, — сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только
с огнем, ради Христа, осторожнее
обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!