— Откладывает… ей нельзя, понимаю, понимаю… — перебил Ипполит, как бы стараясь поскорее отклонить разговор. — Кстати, говорят, вы сами читали ей всю эту галиматью вслух; подлинно,
в бреду написано и… сделано. И не понимаю, до какой степени надо быть, — не скажу жестоким (это для меня унизительно), но детски тщеславным и мстительным, чтоб укорять меня этою исповедью и употреблять ее против меня же как оружие! Не беспокойтесь, я не на ваш счет говорю…
Неточные совпадения
— Вы, впрочем, может быть,
бредите, — решила генеральша и надменным жестом откинула от себя портрет на стол. Александра взяла его, к ней подошла Аделаида, обе стали рассматривать.
В эту минуту Аглая возвратилась опять
в гостиную.
— Видите ли вы эти освещенные бельэтажи, — говорил генерал, — здесь всё живут мои товарищи, а я, я из них наиболее отслуживший и наиболее пострадавший, я
бреду пешком к Большому театру,
в квартиру подозрительной женщины!
Пробираюсь немедленно
в кухню, бужу Савелия-кучера, пятнадцать целковых ему, «подай лошадей
в полчаса!» Чрез полчаса, разумеется, возок у ворот; у Анфисы Алексеевны, сказали мне, мигрень, жар и
бред, — сажусь и еду.
Я сперва думал, что он зарежет меня, как узнает, даже уж приготовился встретить, но случилось то, чему бы я даже и не поверил:
в обморок, к вечеру
бред, и к утру горячка; рыдает как ребенок,
в конвульсиях.
Можно было подозревать, что минутами он был
в настоящем
бреду.
— Не знаю совсем. Твой дом имеет физиономию всего вашего семейства и всей вашей рогожинской жизни, а спроси, почему я этак заключил, — ничем объяснить не могу.
Бред, конечно. Даже боюсь, что это меня так беспокоит. Прежде и не вздумал бы, что ты
в таком доме живешь, а как увидал его, так сейчас и подумалось: «Да ведь такой точно у него и должен быть дом!»
Ты у меня этого мальчишку развратил (она опять указала на Колю); он про тебя только и
бредит, ты его атеизму учишь, ты
в бога не веруешь, а тебя еще высечь можно, милостивый государь, да тьфу с вами!..
— Еще две минуты, милый Иван Федорович, если позволишь, — с достоинством обернулась к своему супругу Лизавета Прокофьевна, — мне кажется, он весь
в лихорадке и просто
бредит; я
в этом убеждена по его глазам; его так оставить нельзя. Лев Николаевич! мог бы он у тебя ночевать, чтоб его
в Петербург не тащить сегодня? Cher prince, [Дорогой князь (фр.).] вы скучаете? — с чего-то обратилась она вдруг к князю Щ. — Поди сюда, Александра, поправь себе волосы, друг мой.
Видно было, что он оживлялся порывами, из настоящего почти
бреда выходил вдруг, на несколько мгновений, с полным сознанием вдруг припоминал и говорил, большею частью отрывками, давно уже, может быть, надуманными и заученными,
в долгие, скучные часы болезни, на кровати,
в уединении,
в бессонницу.
— Никто, никто над тобой здесь не смеется, успокойся! — почти мучилась Лизавета Прокофьевна. — Завтра доктор новый приедет; тот ошибся; да садись, на ногах не стоишь!
Бредишь… Ах, что теперь с ним делать! — хлопотала она, усаживая его
в кресла. Слезинка блеснула на ее щеке.
Вдруг Ипполит поднялся, ужасно бледный и с видом страшного, доходившего до отчаяния стыда на искаженном своем лице. Это выражалось преимущественно
в его взгляде, ненавистно и боязливо глянувшем на собрание, и
в потерянной, искривленной и ползучей усмешке на вздрагивавших губах. Глаза он тотчас же опустил и
побрел, пошатываясь и всё так же улыбаясь, к Бурдовскому и Докторенку, которые стояли у выхода с террасы; он уезжал с ними.
Говорю тебе, что помню одного того Парфена Рогожина, с которым я крестами
в тот день побратался; писал я это тебе во вчерашнем письме, чтобы ты и думать обо всем этом
бреде забыл и говорить об этом не зачинал со мной.
Всё это мерещилось и мне отрывками, может быть, действительно между
бредом, иногда даже
в образах, целые полтора часа по уходе Коли.
В том же, что это действительно сам Рогожин, а не видение, не
бред, я сначала нисколько не сомневался.
Несколько часов сряду он как будто
бредил тем, что прочитал, припоминал поминутно отрывки, останавливался на них, вдумывался
в них.
И много, много было такого же
бреду в этих письмах. Одно из них, второе, было на двух почтовых листах, мелко исписанных, большого формата.
Когда он и Лютов вышли в столовую, Маракуев уже лежал, вытянувшись на диване, голый, а Макаров, засучив рукава, покрякивая, массировал ему грудь, живот, бока. Осторожно поворачивая шею, перекатывая по кожаной подушке влажную голову, Маракуев говорил, откашливаясь, бессвязно и негромко, как
в бреду:
Неточные совпадения
Беден, нечесан Калинушка, // Нечем ему щеголять, // Только расписана спинушка, // Да за рубахой не знать. // С лаптя до ворота // Шкура вся вспорота, // Пухнет с мякины живот. // Верченый, крученый, // Сеченый, мученый, // Еле Калина
бредет: //
В ноги кабатчику стукнется, // Горе потопит
в вине. // Только
в субботу аукнется // С барской конюшни жене…
Такова была внешняя постройка этого
бреда. Затем предстояло урегулировать внутреннюю обстановку живых существ,
в нем захваченных.
В этом отношении фантазия Угрюм-Бурчеева доходила до определительности поистине изумительной.
Но река продолжала свой говор, и
в этом говоре слышалось что-то искушающее, почти зловещее. Казалось, эти звуки говорили:"Хитер, прохвост, твой
бред, но есть и другой
бред, который, пожалуй, похитрей твоего будет". Да; это был тоже
бред, или, лучше сказать, тут встали лицом к лицу два
бреда: один, созданный лично Угрюм-Бурчеевым, и другой, который врывался откуда-то со стороны и заявлял о совершенной своей независимости от первого.
Еще задолго до прибытия
в Глупов он уже составил
в своей голове целый систематический
бред,
в котором, до последней мелочи, были регулированы все подробности будущего устройства этой злосчастной муниципии. На основании этого
бреда вот
в какой приблизительно форме представлялся тот город, который он вознамерился возвести на степень образцового.
Едва успев продрать глаза, Угрюм-Бурчеев тотчас же поспешил полюбоваться на произведение своего гения, но, приблизившись к реке, встал как вкопанный. Произошел новый
бред. Луга обнажились; остатки монументальной плотины
в беспорядке уплывали вниз по течению, а река журчала и двигалась
в своих берегах, точь-в-точь как за день тому назад.