Неточные совпадения
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила
в его бледное лицо, хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на
мысль.
А мне тогда же пришла
в голову одна
мысль: а что, если это даже и хуже?
Вам это смешно, вам это дико кажется, а при некотором воображении даже и такая
мысль в голову вскочит.
— Это главное, — договорил Ганя, опять помогая затруднившемуся генералу и скорчив свои губы
в ядовитейшую улыбку, которую уже не хотел скрывать. Он глядел своим воспаленным взглядом прямо
в глаза генералу, как бы даже желая, чтобы тот прочел
в его взгляде всю его
мысль. Генерал побагровел и вспылил.
Но покамест новая Настасья Филипповна хохотала и все это излагала, Афанасий Иванович обдумывал про себя это дело и по возможности приводил
в порядок несколько разбитые свои
мысли.
Он припоминал, впрочем, и прежде мгновения, когда иногда странные
мысли приходили ему при взгляде, например, на эти глаза: как бы предчувствовался
в них какой-то глубокий и таинственный мрак.
Она не выйдет за Гаврилу Ардалионовича, пока не убедится, что ни
в нем, ни
в семействе его нет какой-нибудь затаенной
мысли на ее счет.
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал
в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение
мысли как бы обрывалось.
— Последнюю похвальную
мысль я еще
в моей «Хрестоматии», когда мне двенадцать лет было, читала, — сказала Аглая.
— Вы, может, и правы, — улыбнулся князь, — я действительно, пожалуй, философ, и кто знает, может, и
в самом деле
мысль имею поучать… Это может быть; право, может быть.
Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него
в это время тяжеле, как беспрерывная
мысль: «Что, если бы не умирать!
Я бы тогда каждую минуту
в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!» Он говорил, что эта
мысль у него наконец
в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтоб его поскорей застрелили.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина
в ходу; я воображаю, так и стучат разные
мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие
мысли: «Вот этот глядит — у него бородавка на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и
в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Я еще прежде вашего знала про это; вы именно выразили мою
мысль в одном слове.
— Далась же вам Настасья Филипповна… — пробормотал он, но, не докончив, задумался. Он был
в видимой тревоге. Князь напомнил о портрете. — Послушайте, князь, — сказал вдруг Ганя, как будто внезапная
мысль осенила его, — у меня до вас есть огромная просьба… Но я, право, не знаю…
— Да за что же, черт возьми! Что вы там такое сделали? Чем понравились? Послушайте, — суетился он изо всех сил (все
в нем
в эту минуту было как-то разбросано и кипело
в беспорядке, так что он и с
мыслями собраться не мог), — послушайте, не можете ли вы хоть как-нибудь припомнить и сообразить
в порядке, о чем вы именно там говорили, все слова, с самого начала? Не заметили ли вы чего, не упомните ли?
— Ну, князь Мышкин не Фердыщенко все-таки-с, — не утерпел генерал, до сих пор не могший помириться с
мыслью находиться с Фердыщенком
в одном обществе и на равной ноге.
— Гениальная
мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне,
в шляпу, князь будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
С закатом солнца,
в тихий летний вечер, улетает и моя старуха, — конечно, тут не без нравоучительной
мысли; и вот
в это-то самое мгновение, вместо напутственной, так сказать, слезы, молодой, отчаянный прапорщик, избоченясь и фертом, провожает ее с поверхности земли русским элементом забубенных ругательств за погибшую миску!
— Вы ли, вы ли это, Настасья Филипповна! — всплеснул руками генерал
в истинной горести, — вы, такая деликатная, с такими тонкими
мыслями, и вот! Какой язык! Какой слог!
— Вишь! — неопределенно усмехнулся Рогожин, не совсем понимая неясную
мысль князя. — Этот дом еще дедушка строил, — заметил он. —
В нем всё скопцы жили, Хлудяковы, да и теперь у нас нанимают.
А мне на
мысль пришло, что если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь, так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и
в весьма скором времени.
Скорей свадьбу!» Сама торопит, день назначает, а станет подходить время — испужается али
мысли другие пойдут — бог знает, ведь ты видел же: плачет, смеется,
в лихорадке бьется.
Это мне баба сказала, почти этими же словами, и такую глубокую, такую тонкую и истинно религиозную
мысль, такую
мысль,
в которой вся сущность христианства разом выразилась, то есть всё понятие о боге как о нашем родном отце и о радости бога на человека, как отца на свое родное дитя, — главнейшая
мысль Христова!
Убеждение
в чем? (О, как мучила князя чудовищность, «унизительность» этого убеждения, «этого низкого предчувствия», и как обвинял он себя самого!) Скажи же, если смеешь,
в чем? — говорил он беспрерывно себе, с упреком и с вызовом. — Формулируй, осмелься выразить всю свою
мысль, ясно, точно, без колебания! О, я бесчестен! — повторял он с негодованием и с краской
в лице, — какими же глазами буду я смотреть теперь всю жизнь на этого человека! О, что за день! О боже, какой кошмар!
Он умер бы, кажется, если бы кто-нибудь узнал, что у него такая
мысль на уме, и
в ту минуту, как вошли его новые гости, он искренно готов был считать себя, из всех, которые были кругом его, последним из последних
в нравственном отношении.
Наконец, я могу похвалиться точнейшими изысканиями о том главном факте, как эта чрезвычайная привязанность к вам Павлищева (стараниями которого вы поступили
в гимназию и учились под особым надзором) породила, наконец, мало-помалу, между родственниками и домашними Павлищева
мысль, что вы сын его, и что ваш отец был только обманутый муж.
Но главное
в том, что
мысль эта укрепилась до точного и всеобщего убеждения только
в последние годы жизни Павлищева, когда все испугались за завещание и когда первоначальные факты были забыты, а справки невозможны.
— Я должен заметить, — с лихорадочным нетерпением и каким-то ползучим голосом перебил его Лебедев, при распространявшемся всё более и более смехе, — что я поправлял одну только первую половину статьи, но так как
в средине мы не сошлись и за одну
мысль поссорились, то я вторую половину уж и не поправлял-с, так что всё, что там безграмотно (а там безграмотно!), так уж это мне не приписывать-с…
Но
в подобных случаях большею частию присутствующие, если их даже и много, отвечают молчанием, пассивным любопытством, не желая ничего на себя принимать, и выражают свои
мысли уже долго спустя.
В таких
мыслях воротился он домой и вряд ли и четверть часа гулял.
Верите ли вы теперь благороднейшему лицу:
в тот самый момент, как я засыпал, искренно полный внутренних и, так сказать, внешних слез (потому что, наконец, я рыдал, я это помню!), пришла мне одна адская
мысль: «А что, не занять ли у него
в конце концов, после исповеди-то, денег?» Таким образом, я исповедь приготовил, так сказать, как бы какой-нибудь «фенезерф под слезами», с тем, чтоб этими же слезами дорогу смягчить и чтобы вы, разластившись, мне сто пятьдесят рубликов отсчитали.
— Ну, вот вам, одному только вам, объявлю истину, потому что вы проницаете человека: и слова, и дело, и ложь, и правда — всё у меня вместе и совершенно искренно. Правда и дело состоят у меня
в истинном раскаянии, верьте, не верьте, вот поклянусь, а слова и ложь состоят
в адской (и всегда присущей)
мысли, как бы и тут уловить человека, как бы и чрез слезы раскаяния выиграть! Ей-богу, так! Другому не сказал бы, — засмеется или плюнет; но вы, князь, вы рассудите по-человечески.
Теперь скажу тебе самую интимную
мысль: я упорно убежден, что она это из личного мщения ко мне, помнишь, за прежнее, хотя я никогда и ни
в чем пред нею виноват не был.
Недостаток оригинальности и везде, во всем мире, спокон веку считался всегда первым качеством и лучшею рекомендацией человека дельного, делового и практического, и по крайней мере девяносто девять сотых людей (это-то уж по крайней мере) всегда состояли
в этих
мыслях, и только разве одна сотая людей постоянно смотрела и смотрит иначе.
В последний год и особенно
в самое последнее время эта грустная
мысль стала всё более и более
в ней укрепляться.
— Я всех либералов не видала и судить не берусь, — сказала Александра Ивановна, — но с негодованием вашу
мысль выслушала: вы взяли частный случай и возвели
в общее правило, а стало быть, клеветали.
По моему личному мнению, защитник, заявляя такую странную
мысль, был
в полнейшем убеждении, что он говорит самую либеральную, самую гуманную и прогрессивную вещь, какую только можно сказать
в наше время.
Князь Щ. уже не смеялся и с недоумением выслушал князя. Александра Ивановна, давно уже хотевшая что-то заметить, замолчала, точно какая-то особенная
мысль остановила ее. Евгений же Павлович смотрел на князя
в решительном удивлении и на этот раз уже безо всякой усмешки.
По ее взгляду и понятиям, слишком много произошло и обнаружилось
в этом происшествии, так что
в голове ее, несмотря на весь беспорядок и испуг, зарождались уже
мысли решительные.
Князь что-то пробормотал, сконфузясь, и вскочил со стула; но Аглая тотчас же села подле него, уселся опять и он. Она вдруг, но внимательно его осмотрела, потом посмотрела
в окно, как бы безо всякой
мысли, потом опять на него. «Может быть, ей хочется засмеяться, — подумалось князю. — Но нет, ведь она бы тогда засмеялась».
Если бы кто сказал ему
в эту минуту, что он влюбился, влюблен страстною любовью, то он с удивлением отверг бы эту
мысль и, может быть, даже с негодованием.
Пораженный внезапным появлением Рогожина, князь некоторое время не мог собраться с
мыслями, и мучительное ощущение воскресло
в его сердце.
— Знаете, я ужасно люблю
в газетах читать про английские парламенты, то есть не
в том смысле, про что они там рассуждают (я, знаете, не политик), а
в том, как они между собой объясняются, ведут себя, так сказать, как политики: «благородный виконт, сидящий напротив», «благородный граф, разделяющий
мысль мою», «благородный мой оппонент, удививший Европу своим предложением», то есть все вот эти выраженьица, весь этот парламентаризм свободного народа — вот что для нашего брата заманчиво!
— Да ведь всеобщая необходимость жить, пить и есть, а полнейшее, научное, наконец, убеждение
в том, что вы не удовлетворите этой необходимости без всеобщей ассоциации и солидарности интересов, есть, кажется, достаточно крепкая
мысль, чтобы послужить опорною точкой и «источником жизни» для будущих веков человечества, — заметил уже серьезно разгорячившийся Ганя.
—
Мысль коварная и насмешливая,
мысль шпигующая! — с жадностью подхватил Лебедев парадокс Евгения Павловича, —
мысль, высказанная с целью подзадорить
в драку противников, но
мысль верная!
Неверие
в дьявола есть французская
мысль, есть легкая
мысль.
—
Мысль ловкая и намекающая! — похвалил Лебедев. — Но опять-таки дело не
в том, а вопрос у нас
в том, что не ослабели ли «источники жизни» с усилением…
Ни единого светского на шестьдесят нумеров духовенства, и это страшная
мысль, историческая
мысль, статистическая
мысль, наконец, и из таких-то фактов и воссоздается история у умеющего; ибо до цифирной точности возводится, что духовенство по крайней мере
в шестьдесят раз жило счастливее и привольнее, чем все остальное тогдашнее человечество.
Покажите мне связующую настоящее человечество
мысль хоть вполовину такой силы, как
в тех столетиях.