Неточные совпадения
— Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм… по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм…
генерала же Епанчина знаем-с, собственно потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с…
— Гм. Я опасаюсь не того, видите ли. Доложить я обязан, и к вам выйдет секретарь, окромя если вы… Вот то-то вот и есть, что окромя. Вы не по бедности просить к
генералу, осмелюсь, если можно
узнать?
— Очень благодарен-с, — удивлялся
генерал, — позвольте
узнать, где остановились?
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу же,
генерал, хоть я ровно ничего не
знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
— Как, Настасья Филипповна! Разве вы уж
знаете и Настасью Филипповну? — спросил
генерал.
— Благодарю вас,
генерал, вы поступили со мной как чрезвычайно добрый человек, тем более что я даже и не просил; я не из гордости это говорю; я и действительно не
знал, куда голову приклонить. Меня, правда, давеча позвал Рогожин.
Она благодарит Афанасия Ивановича за его деликатность, за то, что он даже и
генералу об этом не говорил, не только Гавриле Ардалионовичу, но, однако ж, почему же и ему не
знать об этом заранее?
Известно было, что
генерал приготовил ко дню рождения Настасьи Филипповны от себя в подарок удивительный жемчуг, стоивший огромной суммы, и подарком этим очень интересовался, хотя и
знал, что Настасья Филипповна — женщина бескорыстная.
Этот
генерал Соколович (а давненько, впрочем, я у него не бывал и не видал Анну Федоровну)…
знаете, милый князь, когда сам не принимаешь, так как-то невольно прекращаешь и к другим.
А впрочем,
знаете что, мне кажется, что мой
генерал честный человек; ей-богу, так!
— Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть. Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как почти уже все гости
узнали, что в этот вечер назначено быть очень важному решению, то слова эти показались чрезвычайно вескими.
Генерал и Тоцкий еще раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
— Коля здесь ночевал, но наутро пошел своего
генерала разыскивать, которого вы из «отделения», князь, бог
знает для чего, выкупили.
Генерал еще вчера обещал сюда же ночевать пожаловать, да не пожаловал. Вероятнее всего в гостинице «Весы», тут очень недалеко, заночевал. Коля, стало быть, там, или в Павловске, у Епанчиных. У него деньги были, он еще вчера хотел ехать. Итак, стало быть, в «Весах» или в Павловске.
Был уже двенадцатый час. Князь
знал, что у Епанчиных в городе он может застать теперь одного только
генерала, по службе, да и то навряд. Ему подумалось, что
генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет в Павловск, а ему до того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом, в который ему так хотелось зайти.
— Да надобности нет никакой, сколько я по крайней мере
знаю ваши дела, — всё еще горячился
генерал.
От Веры Лебедевой князь
узнал, что Келлер прикочевал к ним еще со вчерашнего дня и, по всем признакам, долго от них не отстанет, потому что нашел компанию и дружески сошелся с
генералом Иволгиным; впрочем, он объявил, что остается у них единственно, чтоб укомплектовать свое образование.
— Да разве ты что-нибудь
знаешь? Видишь, дражайший, — встрепенулся и удивился
генерал, останавливаясь на месте как вкопанный, — я, может быть, тебе напрасно и неприлично проговорился, но ведь это потому, что ты… что ты… можно сказать, такой человек. Может быть, ты
знаешь что-нибудь особенное?
—
Генерал! Вспомни осаду Карса, а вы, господа,
узнайте, что анекдот мой голая истина. От себя же замечу, что всякая почти действительность, хотя и имеет непреложные законы свои, но почти всегда невероятна и неправдоподобна. И чем даже действительнее, тем иногда и неправдоподобнее.
В Москве жил один старик, один «
генерал», то есть действительный статский советник, с немецким именем; он всю свою жизнь таскался по острогам и по преступникам; каждая пересыльная партия в Сибирь
знала заранее, что на Воробьевых горах ее посетит «старичок
генерал».
А почем вы
знаете, какое семя заброшено в его душу навеки этим «старичком
генералом», которого он не забыл в двадцать лет?
—
Знаю, что не застрелится,
генерал, многоуважаемый
генерал, но все-таки… ибо я хозяин.
Ах да, сказал бы я вам одну вещь; удивил меня давеча
генерал: Бурдовский разбудил меня в седьмом часу на дежурство, почти даже в шесть; я на минутку вышел, встречаю вдруг
генерала и до того еще хмельного, что меня не
узнал; стоит предо мной как столб; так и накинулся на меня, как очнулся: «Что, дескать, больной?
Коля был озабочен и как бы в недоумении; он многого не понимал в «сумасшествии
генерала», как он выражался, конечно, не
зная основных причин этой новой сумятицы в доме.
— Заснуть! — крикнул
генерал. — Я не пьян, милостивый государь, и вы меня оскорбляете. Я вижу, — продолжал он, вставая опять, — я вижу, что здесь всё против меня, всё и все, Довольно! Я ухожу… Но
знайте, милостивый государь,
знайте…
— Это винт! — кричал
генерал. — Он сверлит мою душу и сердце! Он хочет, чтоб я атеизму поверил!
Знай, молокосос, что еще ты не родился, а я уже был осыпан почестями; а ты только завистливый червь, перерванный надвое, с кашлем… и умирающий от злобы и от неверия… И зачем тебя Гаврила перевел сюда? Все на меня, от чужих до родного сына!
Я вовсе не желаю вашей компании,
генерал; избегал и прежде, сами
знаете.
Но на этот раз в «суматохе с
генералом» проявилось нечто необыкновенное; все как будто про что-то
знали, и все как будто боялись про что-то сказать.
Князь слышал иногда доносившиеся к нему сверху громкие и быстрые разговоры, хохотливый, веселый спор; даже раз, очень поздно вечером, донеслись к нему звуки внезапно и неожиданно раздавшейся военно-вакхической песни, и он тотчас же
узнал сиплый бас
генерала.
— Вы имеете свою квартиру, в Павловске, у… У дочери вашей… — проговорил князь, не
зная что сказать. Он вспомнил, что ведь
генерал пришел за советом по чрезвычайному делу, от которого зависит судьба его.
— Я моложав на вид, — тянул слова
генерал, — но я несколько старее годами, чем кажусь в самом деле. В двенадцатом году я был лет десяти или одиннадцати. Лет моих я и сам хорошенько не
знаю. В формуляре убавлено; я же имел слабость убавлять себе года и сам в продолжение жизни.
— О, это так! — вскричал князь. — Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я
знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что это невероятно; а прочтя в газетах как факт, вы чувствуете, что из таких-то именно фактов поучаетесь русской действительности. Вы это прекрасно заметили,
генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые
знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью к подвигам.
Между прочим, она успела рассказать, что отец ее сегодня, еще чем свет, побежал к «покойнику», как называл он
генерала,
узнать, не помер ли он за ночь, и что слышно, говорят, наверно, скоро помрет.
— В точности не
знаю, но, вероятно, так, — ответил Ипполит, полуоглядываясь, — да иначе, впрочем, и не может быть. Не Настасья же Филипповна к ней? Да и не у Ганечки же; у того у самого почти покойник. Генерал-то каков?