Неточные совпадения
Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только
глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не
глядя, в английский магазин, да
на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, эдак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили.
— Вы меня извините, а я
на вас
глядя спросил. Подождите секретаря; сам теперь занят с полковником, а затем придет и секретарь… компанейский.
— Куды! В одно мгновение. Человека кладут, и падает этакий широкий нож, по машине, гильотиной называется, тяжело, сильно… Голова отскочит так, что и глазом не успеешь мигнуть. Приготовления тяжелы. Вот когда объявляют приговор, снаряжают, вяжут,
на эшафот взводят, вот тут ужасно! Народ сбегается, даже женщины, хоть там и не любят, чтобы женщины
глядели.
Напротив, голова ужасно живет и работает, должно быть, сильно, сильно, сильно, как машина в ходу; я воображаю, так и стучат разные мысли, всё неконченные и, может быть, и смешные, посторонние такие мысли: «Вот этот
глядит — у него бородавка
на лбу, вот у палача одна нижняя пуговица заржавела…», а между тем все знаешь и все помнишь; одна такая точка есть, которой никак нельзя забыть, и в обморок упасть нельзя, и все около нее, около этой точки ходит и вертится.
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил
на нее: голова, лицо бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и
глядит, и — всё знает.
О боже! когда
на вас
глядит эта хорошенькая птичка, доверчиво и счастливо, вам ведь стыдно ее обмануть!
Князь шел, задумавшись; его неприятно поразило поручение, неприятно поразила и мысль о записке Гани к Аглае. Но не доходя двух комнат до гостиной, он вдруг остановился, как будто вспомнил о чем, осмотрелся кругом, подошел к окну, ближе к свету, и стал
глядеть на портрет Настасьи Филипповны.
Нина Александровна укорительно
глянула на генерала и пытливо
на князя, но не сказала ни слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Она проговорила это, не отрываясь от работы и, казалось, в самом деле спокойно. Ганя был удивлен, но осторожно молчал и
глядел на мать, выжидая, чтоб она высказалась яснее. Домашние сцены уж слишком дорого ему стоили. Нина Александровна заметила эту осторожность и с горькою улыбкой прибавила...
Шуба действительно лежала
на полу; Настасья Филипповна, не дождавшись, пока князь с нее снимет, сбросила ее сама к нему
на руки, не
глядя, сзади, но князь не успел принять.
Но Настасья Филипповна опять уже не слушала: она
глядела на Ганю, смеялась и кричала ему...
Ганя стоял как бы в отупении
на пороге гостиной и
глядел молча, не препятствуя входу в залу одного за другим человек десяти или двенадцати, вслед за Парфеном Рогожиным.
Настасья Филипповна тоже с беспокойным любопытством
глядела на гостей.
Старичок, вероятно подумавший, что смеются его остроумию, принялся,
глядя на всех, еще пуще смеяться, причем жестоко раскашлялся, так что Настасья Филипповна, чрезвычайно любившая почему-то всех подобных оригиналов старичков, старушек и даже юродивых, принялась тотчас же ласкать его, расцеловала и велела подать ему еще чаю.
— Да уж одно то заманчиво, как тут будет лгать человек. Тебе же, Ганечка, особенно опасаться нечего, что солжешь, потому что самый скверный поступок твой и без того всем известен. Да вы подумайте только, господа, — воскликнул вдруг в каком-то вдохновении Фердыщенко, — подумайте только, какими глазами мы потом друг
на друга будем
глядеть, завтра например, после рассказов-то!
— «А о чем же ты теперь думаешь?» — «А вот встанешь с места, пройдешь мимо, а я
на тебя
гляжу и за тобою слежу; прошумит твое платье, а у меня сердце падает, а выйдешь из комнаты, я о каждом твоем словечке вспоминаю, и каким голосом и что сказала; а ночь всю эту ни о чем и не думал, всё слушал, как ты во сне дышала, да как раза два шевельнулась…» — «Да ты, — засмеялась она, — пожалуй, и о том, что меня избил, не думаешь и не помнишь?» — «Может, говорю, и думаю, не знаю».
На портрет долго
глядела, про покойника расспрашивала.
— Да дай же я хоть обниму тебя
на прощанье, странный ты человек! — вскричал князь, с нежным упреком смотря
на него, и хотел его обнять. Но Парфен едва только поднял свои руки, как тотчас же опять опустил их. Он не решался; он отвертывался, чтобы не
глядеть на князя. Он не хотел его обнимать.
Но кроме того, в глазах его теперь была еще и какая-то другая забота, даже боязнь; он опасливо
глядел на Ипполита, как бы ожидая от него еще чего-то.
Князь с чрезвычайным любопытством
глядел на Келлера. Вопрос о двойных мыслях видимо и давно уже занимал его.
Князь до того краснел, что не мог прямо
глядеть на Лизавету Прокофьевну.
Но смеялся уже и князь Щ., смеялся и Евгений Павлович, хохотал Коля без умолку, хохотал,
глядя на всех, и князь.
Если б он догадался или успел взглянуть налево, когда сидел
на стуле, после того, как его оттолкнули, то увидел бы Аглаю, шагах в двадцати от него, остановившуюся
глядеть на скандальную сцену и не слушавшую призывов матери и сестер, отошедших уже далее.
Князь смеялся; Аглая в досаде топнула ногой. Ее серьезный вид, при таком разговоре, несколько удивил князя. Он чувствовал отчасти, что ему бы надо было про что-то узнать, про что-то спросить, — во всяком случае, про что-то посерьезнее того, как пистолет заряжают. Но всё это вылетело у него из ума, кроме одного того, что пред ним сидит она, а он
на нее
глядит, а о чем бы она ни заговорила, ему в эту минуту было бы почти всё равно.
Предчувствие тогда я с утра еще имел,
на тебя
глядя; ты знаешь ли, каков ты тогда был?
В эту минуту мы стояли
на мосту, облокотившись
на перила, и
глядели на Неву.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если
глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Он был весел так, что уж
на него
глядя становилось весело, — так выражались потом сестры Аглаи.
Князь замолчал. Он сидел, выпрямившись
на стуле, и неподвижно, огненным взглядом
глядел на Ивана Петровича.
Еще минута, и смех увеличился: смеялись уже
на него
глядя,
на его остолбенелое онемение, но смеялись дружески, весело; многие с ним заговаривали и говорили так ласково, во главе всех Лизавета Прокофьевна: она говорила смеясь и что-то очень, очень доброе.
Я потому заговорил, что вы так прекрасно
на меня
глядите; у вас прекрасное лицо!
«Может, там кто-нибудь будет у них, до девяти часов, и она опять за меня боится, чтоб я чего при гостях не накуролесил», — выдумал он наконец и опять стал нетерпеливо ждать вечера и
глядеть на часы.
Вижу, вижу: вам ужасно смешно теперь,
на меня
глядя, и бьюсь об заклад, что вы ко мне глупые стихи примериваете...
— Может быть; может быть, я и не стою его, только… только солгали вы, я думаю! Не может он меня ненавидеть, и не мог он так сказать! Я, впрочем, готова вам простить… во внимание к вашему положению… только все-таки я о вас лучше думала; думала, что вы и умнее, да и получше даже собой, ей-богу!.. Ну, возьмите же ваше сокровище… вот он,
на вас
глядит, опомниться не может, берите его себе, но под условием: ступайте сейчас же прочь! Сию же минуту!..
Дарья Алексеевна рассказывала потом, что всё это время только любовалась и радовалась,
на них
глядя.
На этот раз не только не отворили у Рогожина, но не отворилась даже и дверь в квартиру старушки. Князь сошел к дворнику и насилу отыскал его
на дворе; дворник был чем-то занят и едва отвечал, едва даже
глядел, но все-таки объявил положительно, что Парфен Семенович «вышел с самого раннего утра, уехал в Павловск и домой сегодня не будет».