Неточные совпадения
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают
про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не стал бы в передней сидеть и с лакеем
про свои дела
говорить, а стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
— В Петербурге? Совсем почти нет, так, только проездом. И прежде ничего здесь не знал, а теперь столько, слышно, нового, что,
говорят, кто и знал-то, так сызнова узнавать переучивается. Здесь
про суды теперь много
говорят.
Он
говорил, что эти пять минут казались ему бесконечным сроком, огромным богатством; ему казалось, что в эти пять минут он проживет столько жизней, что еще сейчас нечего и думать о последнем мгновении, так что он еще распоряжения разные сделал: рассчитал время, чтобы проститься с товарищами, на это положил минуты две, потом две минуты еще положил, чтобы подумать в последний раз
про себя, а потом, чтобы в последний раз кругом поглядеть.
— О нет, он мне сам
говорил, — я его уже
про это спрашивал, — вовсе не так жил и много, много минут потерял.
Я очень хорошо знаю, что
про свои чувства
говорить всем стыдно, а вот вам я
говорю, и с вами мне не стыдно.
И не подумайте, что я с простоты так откровенно все это
говорил сейчас вам
про ваши лица; о нет, совсем нет!
— Вам лучше знать, кто передал, если вам только кажется, что вам намекали, я ни слова
про это не
говорил.
Насчет же прежнего слова,
про которое он
говорит в записке и которое будто бы озарило его жизнь, то он нагло лжет.
— Дальше, по одному поводу, я стал
говорить о лицах, то есть о выражениях лиц, и сказал, что Аглая Ивановна почти так же хороша, как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и проговорился
про портрет…
— Вы знаете, что мы уж целый месяц почти ни слова не
говорим. Птицын мне
про все сказал, а портрет там у стола на полу уж валялся; я подняла.
— Да и я бы насказал на вашем месте, — засмеялся князь Фердыщенке. — Давеча меня ваш портрет поразил очень, — продолжал он Настасье Филипповне, — потом я с Епанчиными
про вас
говорил… а рано утром, еще до въезда в Петербург, на железной дороге, рассказывал мне много
про вас Парфен Рогожин… И в ту самую минуту, как я вам дверь отворил, я о вас тоже думал, а тут вдруг и вы.
Генерал покраснел ужасно, Коля тоже покраснел и стиснул себе руками голову; Птицын быстро отвернулся. Хохотал по-прежнему один только Фердыщенко.
Про Ганю и
говорить было нечего: он все время стоял, выдерживая немую и нестерпимую муку.
— Да, наболело.
Про нас и
говорить нечего. Сами виноваты во всем. А вот у меня есть один большой друг, этот еще несчастнее. Хотите, я вас познакомлю?
— Я не
про это
говорю, — пробормотал Ганя, — а кстати, скажите мне, как вы думаете, я именно хочу знать ваше мнение: стоит эта «мука» семидесяти пяти тысяч или не стоит?
— Это два шага, — законфузился Коля. — Он теперь там сидит за бутылкой. И чем он там себе кредит приобрел, понять не могу? Князь, голубчик, пожалуйста, не
говорите потом
про меня здесь нашим, что я вам записку передал! Тысячу раз клялся этих записок не передавать, да жалко; да вот что, пожалуйста, с ним не церемоньтесь: дайте какую-нибудь мелочь, и дело с концом.
А знаете что, когда я давеча рассказал ему
про ваш случай, так он даже разозлился,
говорит, что тот, кто пропустит пощечину и не вызовет на дуэль, тот подлец.
— Не просите прощения, — засмеялась Настасья Филипповна, — этим нарушится вся странность и оригинальность. А правду, стало быть,
про вас
говорят, что вы человек странный. Так вы, стало быть, меня за совершенство почитаете, да?
— Представьте себе, господа, своим замечанием, что я не мог рассказать о моем воровстве так, чтобы стало похоже на правду, Афанасий Иванович тончайшим образом намекает, что я и не мог в самом деле украсть (потому что это вслух
говорить неприлично), хотя, может быть, совершенно уверен сам
про себя, что Фердыщенко и очень бы мог украсть!
Я
про того букетника уж и не
говорю…
— Вот еще нашелся! — сказала она вдруг, обращаясь опять к Дарье Алексеевне, — а ведь впрямь от доброго сердца, я его знаю. Благодетеля нашла! А впрочем, правду, может,
про него
говорят, что… того. Чем жить-то будешь, коли уж так влюблен, что рогожинскую берешь за себя-то, за князя-то?..
Коля мне
про вас
говорил, что умнее вас и на свете еще до сих пор не встречал…
— Там, если не в Павловске, по хорошей погоде, у Дарьи Алексеевны на даче. Я,
говорит, совершенно свободна; еще вчера Николаю Ардалионовичу
про свою свободу много хвалилась. Признак дурной-с!
— «Так вот я тебе,
говорит, дам прочесть: был такой один папа, и на императора одного рассердился, и тот у него три дня не пивши, не евши, босой, на коленках, пред его дворцом простоял, пока тот ему не простил; как ты думаешь, что тот император в эти три дня, на коленках-то стоя,
про себя передумал и какие зароки давал?..
Да постой,
говорит, я тебе сама
про это прочту!» Вскочила, принесла книгу: «Это стихи»,
говорит, и стала мне в стихах читать о том, как этот император в эти три дня заклинался отомстить тому папе: «Неужели,
говорит, это тебе не нравится, Парфен Семенович?» — «Это всё верно,
говорю, что ты прочла».
Она ведь со мной всё
про вздоры
говорит али насмехается; да и тут смеясь начала, а потом такая стала сумрачная; весь этот дом ходила, осматривала, и точно пужалась чего.
— Что ж, может, и впрямь не понимает, хе-хе!
Говорят же
про тебя, что ты… того. Другого она любит, — вот что пойми! Точно так, как ее люблю теперь, точно так же она другого теперь любит. А другой этот, знаешь ты кто? Это ты! Что, не знал, что ли?
— Ты. Она тебя тогда, с тех самых пор, с именин-то, и полюбила. Только она думает, что выйти ей за тебя невозможно, потому что она тебя будто бы опозорит и всю судьбу твою сгубит. «Я,
говорит, известно какая». До сих пор
про это сама утверждает. Она все это мне сама так прямо в лицо и
говорила. Тебя сгубить и опозорить боится, а за меня, значит, ничего, можно выйти, — вот каково она меня почитает, это тоже заметь!
Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не
про то
говорил, во всё время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и
говорят они, и в книгах пишут совсем будто не
про то, хотя с виду и кажется, что
про то.
Слушай, Парфен, ты давеча спросил меня, вот мой ответ: сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не
про то
говорить.
— Послушайте, господин Лебедев, правду
про вас
говорят, что вы Апокалипсис толкуете? — спросила Аглая.
— Я на собственном вашем восклицании основываюсь! — прокричал Коля. — Месяц назад вы Дон-Кихота перебирали и воскликнули эти слова, что нет лучше «рыцаря бедного». Не знаю,
про кого вы тогда
говорили:
про Дон-Кихота или
про Евгения Павлыча, или еще
про одно лицо, но только
про кого-то
говорили, и разговор шел длинный…
— Может быть, очень может быть, господа, — торопился князь, — хоть я и не понимаю,
про какой вы общий закон
говорите; но я продолжаю, не обижайтесь только напрасно; клянусь, я не имею ни малейшего желания вас обидеть.
А то, что вы написали
про Павлищева, то уж совершенно невыносимо: вы называете этого благороднейшего человека сладострастным и легкомысленным так смело, так положительно, как будто вы и в самом деле
говорите правду, а между тем это был самый целомудренный человек, какие были на свете!
И деревья тоже, — одна кирпичная стена будет, красная, Мейерова дома… напротив в окно у меня… ну, и скажи им
про всё это… попробуй-ка, скажи; вот красавица… ведь ты мертвый, отрекомендуйся мертвецом, скажи, что «мертвому можно всё
говорить»… и что княгиня Марья Алексевна не забранит, ха-ха!..
«Нигилистки растут, да и только!» —
говорила она
про себя поминутно.
Наконец взошло было солнце и для ее материнского сердца; хоть одна дочь, хоть Аделаида будет наконец пристроена: «Хоть одну с плеч долой», —
говорила Лизавета Прокофьевна, когда приходилось выражаться вслух (
про себя она выражалась несравненно нежнее).
С молодым человеком
про секреты дочери
говорить, да еще… да еще
про такие секреты, которые чуть не самого его касаются!
— А мне кажется, Николай Ардалионович, что вы его напрасно сюда перевезли, если это тот самый чахоточный мальчик, который тогда заплакал и к себе звал на похороны, — заметил Евгений Павлович, — он так красноречиво тогда
говорил про стену соседнего дома, что ему непременно взгрустнется по этой стене, будьте уверены.
Есть такие идеи, есть высокие идеи, о которых я не должен начинать
говорить, потому что я непременно всех насмешу; князь Щ.
про это самое мне сейчас напомнил…
— А теперь идите от меня, я не хочу с вами больше идти под руку. Или лучше идите под руку, но не
говорите со мной ни слова. Я хочу одна думать
про себя…
Над матерью сейчас насмеялась в глаза, над сестрами, над князем Щ.;
про меня и
говорить нечего, надо мной она редко когда не смеется, но ведь я что, я, знаешь, люблю ее, люблю даже, что она смеется, — и, кажется, бесенок этот меня за это особенно любит, то есть больше всех других, кажется.
— Это всё бред! Этому, что ты
про меня
говоришь, никогда, никогда не бывать! Завтра я к вам приду…
— Оставь и не
говори про это никогда! — вскричал князь.
Про преступление он редко расспрашивал, разве выслушивал, если преступник сам начинал
говорить.
Я помню, однако ж, всё,
про что он
говорил и
про что мы
говорили.
О, он, конечно, не мог
говорить тогда этими словами и высказать свой вопрос; он мучился глухо и немо; но теперь ему казалось, что он всё это
говорил и тогда; все эти самые слова, и что
про эту «мушку» Ипполит взял у него самого, из его тогдашних слов и слез.
С вами я хочу всё, всё
говорить, даже
про самое главное, когда захочу; с своей стороны и вы не должны ничего скрывать от меня.
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не
говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова
говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы
про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
— Ничего; я мало спал; ослаб, я… мы действительно
про вас
говорили тогда, Аглая…
Князь ласково посмотрел на Колю, который, конечно, затем и зашел, чтобы поскорей
поговорить про гигантскую мысль.