Неточные совпадения
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот
был еще
бледнее в эту минуту.
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его
бледное лицо, хотя речь его по-прежнему
была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может
быть, тоже
был человек с воображением и попыткой на мысль.
Нарисуйте эшафот так, чтобы видна
была ясно и близко одна только последняя ступень; преступник ступил на нее: голова, лицо
бледное как бумага, священник протягивает крест, тот с жадностию протягивает свои синие губы и глядит, и — всё знает.
Эта ослепляющая красота
была даже невыносима, красота
бледного лица, чуть не впалых щек и горевших глаз; странная красота!
Он кривился,
бледнел, пенился; он грозил кулаком. Так шли они несколько шагов. Князя он не церемонился нимало, точно
был один в своей комнате, потому что в высшей степени считал его за ничто. Но вдруг он что-то сообразил и опомнился.
Очевидно, у него и в помыслах не
было встретить ее здесь, потому что вид ее произвел на него необыкновенное впечатление; он так
побледнел, что даже губы его посинели.
Настасья Филипповна
была тоже очень поражена и поступком Гани, и ответом князя. Обыкновенно
бледное и задумчивое лицо ее, так всё время не гармонировавшее с давешним как бы напускным ее смехом,
было очевидно взволновано теперь новым чувством; и, однако, все-таки ей как будто не хотелось его выказывать, и насмешка словно усиливалась остаться в лице ее.
Он
побледнел и на мгновение остановился; угадать можно
было, что сердце его билось ужасно.
— Н-нет, это, может
быть, не совсем сумасшествие, — прошептал
бледный как платок и дрожащий Птицын, не в силах отвести глаз своих от затлевшейся пачки.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до того
побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож
был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот в какую-то в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
— Шагу теперь не смей ступить ко мне, — вскочила Лизавета Прокофьевна,
побледнев от гнева, — чтоб и духу твоего у меня теперь с этой поры не
было никогда!
Князь и действительно сидел, чуть не
бледный, за круглым столом и, казалось,
был в одно и то же время в чрезвычайном страхе и, мгновениями, в непонятном ему самому и захватывающем душу восторге.
Казалось, она
была в последней степени негодования: глаза ее метали искры. Князь стоял пред ней немой и безгласный и вдруг
побледнел.
Скрип тихих шагов на песке аллеи заставил его поднять голову. Человек, лицо которого трудно
было различить в темноте, подошел к скамейке и сел подле него. Князь быстро придвинулся к нему, почти вплоть, и различил
бледное лицо Рогожина.
На столе горел такой же железный ночник с сальною свечкой, как и в той комнате, а на кровати пищал крошечный ребенок, всего, может
быть, трехнедельный, судя по крику; его «переменяла», то
есть перепеленывала, больная и
бледная женщина, кажется, молодая, в сильном неглиже и, может
быть, только что начинавшая вставать после родов; но ребенок не унимался и кричал, в ожидании тощей груди.
Она уже не покраснела, а
побледнела, выговаривая это, и вдруг встала с места, точно забывшись, но тотчас же, опомнившись, села; губка ее долго еще продолжала вздрагивать. Молчание продолжалось с минуту. Князь
был ужасно поражен внезапностью выходки и не знал, чему приписать ее.
Идем мы с ним давеча по горячим следам к Вилкину-с… а надо вам заметить, что генерал
был еще более моего поражен, когда я, после пропажи, первым делом его разбудил, даже так, что в лице изменился, покраснел,
побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с.
Аглая взбесилась ужасно, даже совсем забылась; наговорила князю таких колкостей и дерзостей, что он уже перестал и смеяться, и совсем
побледнел, когда она сказала ему наконец, что «нога ее не
будет в этой комнате, пока он тут
будет сидеть, и что даже бессовестно с его стороны к ним ходить, да еще по ночам, в первом часу, после всего, что случилось.
Он видел, как убирали осколки, слышал быстрые разговоры, видел Аглаю,
бледную и странно смотревшую на него, очень странно: в глазах ее совсем не
было ненависти, нисколько не
было гнева; она смотрела на него испуганным, но таким симпатичным взглядом, а на других таким сверкающим взглядом… сердце его вдруг сладко заныло.
Князь еще и не знал, что Епанчины выехали; он
был поражен,
побледнел; но чрез минуту покачал головой, в смущении и в раздумье, и сознался, что «так и должно
было быть»; затем быстро осведомился, «куда же выехали?»
Он
побледнел, но принял известие тихо, едва слышно проговорив: «Я боялся; но я все-таки не думал, что
будет это…», — и потом, помолчав немного, прибавил: «Впрочем… в ее состоянии… это совершенно в порядке вещей».
Между тем совсем рассвело; наконец он прилег на подушку, как бы совсем уже в бессилии и в отчаянии, и прижался своим лицом к
бледному и неподвижному лицу Рогожина; слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но, может
быть, он уж и не слыхал тогда своих собственных слез и уже не знал ничего о них…
Неточные совпадения
Бригадир понял, что дело зашло слишком далеко и что ему ничего другого не остается, как спрятаться в архив. Так он и поступил. Аленка тоже бросилась за ним, но случаю угодно
было, чтоб дверь архива захлопнулась в ту самую минуту, когда бригадир переступил порог ее. Замок щелкнул, и Аленка осталась снаружи с простертыми врозь руками. В таком положении застала ее толпа; застала
бледную, трепещущую всем телом, почти безумную.
Прошло еще несколько минут, они отошли еще дальше от детей и
были совершенно одни. Сердце Вареньки билось так, что она слышала удары его и чувствовала, что краснеет,
бледнеет и опять краснеет.
Всё, что он видел в окно кареты, всё в этом холодном чистом воздухе, на этом
бледном свете заката
было так же свежо, весело и сильно, как и он сам: и крыши домов, блестящие в лучах спускавшегося солнца, и резкие очертания заборов и углов построек, и фигуры изредка встречающихся пешеходов и экипажей, и неподвижная зелень дерев и трав, и поля с правильно прорезанными бороздами картофеля, и косые тени, падавшие от домов и от дерев, и от кустов, и от самых борозд картофеля.
— Это правда, — говорила она,
бледнея всё более и более и обнимая его голову. Всё-таки что-то ужасное
есть в этом после всего, что
было.
Не успел Вронский посмотреть седло, о котором надо
было сделать распоряжение, как скачущих позвали к беседке для вынимания нумеров и отправления. С серьезными, строгими, многие с
бледными лицами, семнадцать человек офицеров сошлись к беседке и разобрали нумера. Вронскому достался 7-й нумер. Послышалось: «садиться!»