Неточные совпадения
Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились
бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя
бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но…
если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто
бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае,
если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
—
Если позволите, — сказал князь, — я
бы подождал лучше здесь с вами, а там что ж мне одному?
— Стало быть,
если долго ждать, то я
бы вас попросил: нельзя ли здесь где-нибудь покурить? У меня трубка и табак с собой.
Правда, человеку необходимы и карманные деньги, хотя
бы некоторые, но вы не рассердитесь, князь,
если я вам замечу, что вам лучше
бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане.
— Рогожин? Ну нет; я
бы вам посоветовал отечески, или,
если больше любите, дружески, и забыть о господине Рогожине. Да и вообще, советовал
бы вам придерживаться семейства, в которое вы поступите.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне:
если она пожелает принять вас теперь же (я уж в таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец.
Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо
бы не забыть включить…
Если б он опоздал хоть минуту, за ним тотчас же послали
бы; но он явился аккуратно.
Если б он знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно
бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним в такой неестественной и непринятой форме.
Он тотчас же прибавил, что просьба эта была
бы, конечно, с его стороны нелепа,
если б он не имел насчет ее некоторых оснований.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но
если Настасья Филипповна захотела
бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла
бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая так прекрасно могла
бы воскреснуть в любви и в семействе и принять таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Она допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснять себя; что она до самой свадьбы (
если свадьба состоится) оставляет за собой право сказать «нет», хотя
бы в самый последний час; совершенно такое же право предоставляет и Гане.
Впрочем, известно, что человек, слишком увлекшийся страстью, особенно
если он в летах, совершенно слепнет и готов подозревать надежду там, где вовсе ее и нет; мало того, теряет рассудок и действует как глупый ребенок, хотя
бы и был семи пядей во лбу.
Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда,
если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как
бы обрывалось.
— Видели? — вскричала Аглая. — Я
бы должна была догадаться! Это венчает все дело.
Если видели, как же вы говорите, что все время счастливо прожили? Ну, не правду ли я вам сказала?
Он, впрочем, знает, что
если б он разорвал все, но сам, один, не ожидая моего слова и даже не говоря мне об этом, без всякой надежды на меня, то я
бы тогда переменила мои чувства к нему и, может быть, стала
бы его другом.
— Я не выпытываю чего-нибудь о Гавриле Ардалионовиче, вас расспрашивая, — заметила Нина Александровна, — вы не должны ошибаться на этот счет.
Если есть что-нибудь, в чем он не может признаться мне сам, того я и сама не хочу разузнавать мимо него. Я к тому, собственно, что давеча Ганя при вас, и потом когда вы ушли, на вопрос мой о вас, отвечал мне: «Он всё знает, церемониться нечего!» Что же это значит? То есть я хотела
бы знать, в какой мере…
—
Если лень колокольчик поправить, так по крайней мере в прихожей
бы сидел, когда стучатся. Ну, вот теперь шубу уронил, олух!
В эти два месяца он успел надуматься и решиться и дал себе слово во что
бы то ни стало сократить как-нибудь своего родителя, хоть на время, и стушевать его,
если возможно, даже из Петербурга, согласна или не согласна будет на то мать.
— Да, почти как товарищ. Я вам потом это всё разъясню… А хороша Настасья Филипповна, как вы думаете? Я ведь ее никогда еще до сих пор не видывал, а ужасно старался. Просто ослепила. Я
бы Ганьке всё простил,
если б он по любви; да зачем он деньги берет, вот беда!
А как вы думаете, князь,
если б я давеча вам руку поцеловал (как искренно вызывался), стал
бы я вам врагом за это впоследствии?
В желаниях своих Настасья Филипповна всегда была неудержима и беспощадна,
если только решалась высказывать их, хотя
бы это были самые капризные и даже для нее самой бесполезные желания.
— Ах, генерал, — перебила его тотчас же Настасья Филипповна, только что он обратился к ней с заявлением, — я и забыла! Но будьте уверены, что о вас я предвидела.
Если уж вам так обидно, то я и не настаиваю и вас не удерживаю, хотя
бы мне очень желалось именно вас при себе теперь видеть. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше знакомство и лестное внимание, но
если вы боитесь…
— Позвольте, Настасья Филипповна, — вскричал генерал в припадке рыцарского великодушия, — кому вы говорите? Да я из преданности одной останусь теперь подле вас, и
если, например, есть какая опасность… К тому же я, признаюсь, любопытствую чрезмерно. Я только насчет того хотел, что они испортят ковры и, пожалуй, разобьют что-нибудь… Да и не надо
бы их совсем, по-моему, Настасья Филипповна!
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как
бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что
если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.
И так мне мерзко стало тогда вдруг на него, что
если б и сам присватался, не пошла
бы.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть.
Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как
бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
Да я голову на отсечение дам,
если он вас уже не надул и уже не обдумал, как
бы вас еще дальше надуть!
«Ты вот точно такой
бы и был, — усмехнулась мне под конец, — у тебя, говорит, Парфен Семеныч, сильные страсти, такие страсти, что ты как раз
бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел,
если б у тебя тоже ума не было, потому что у тебя большой ум есть, говорит» (так и сказала, вот веришь или нет?
Он задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень почти пред самым припадком (
если только припадок приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как
бы воспламенялся его мозг, и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его.
В результате Лизавета Прокофьевна торжествовала, но во всяком случае Коле крепко досталось: «То по целым дням здесь вертится и не выживешь, а тут хоть
бы знать-то дал,
если уж сам не рассудил пожаловать».
А по-настоящему, выздоровлению родного сына,
если б он был, была
бы, может быть, меньше рада, чем твоему; и
если ты мне в этом не поверишь, то срам тебе, а не мне.
— Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, — лучше Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но —
если ты искренно прочла, — прибавила она почти шепотом, — то я о тебе жалею;
если ты в насмешку ему прочла, то я твои чувства не одобряю, так что во всяком случае лучше
бы было и совсем не читать. Понимаешь? Ступай, сударыня, я еще с тобой поговорю, а мы тут засиделись.
Это, собственно, некоторое последствие нигилизма, но не прямым путем, а понаслышке и косвенно, и не в статейке какой-нибудь журнальной заявляют себя, а уж прямо на деле-с; не о бессмысленности, например, какого-нибудь там Пушкина дело идет, и не насчет, например, необходимости распадения на части России; нет-с, а теперь уже считается прямо за право, что
если очень чего-нибудь захочется, то уж ни пред какими преградами не останавливаться, хотя
бы пришлось укокошить при этом восемь персон-с.
—
Если б это было со мной, — проворчал боксер, — то есть,
если б это прямо ко мне относилось, как к благородному человеку, то я
бы на месте Бурдовского… я…
— Читать! Читать во что
бы то ни стало! — отрезала Лизавета Прокофьевна, видимо с чрезвычайным усилием себя сдерживая. — Князь!
Если оставят читать — мы поссоримся.
Это была только слепая ошибка фортуны; они следовали сыну П. На него должны были быть употреблены, а не на меня — порождение фантастической прихоти легкомысленного и забывчивого П.
Если б я был вполне благороден, деликатен, справедлив, то я должен
бы был отдать его сыну половину всего моего наследства; но так как я прежде всего человек расчетливый и слишком хорошо понимаю, что это дело не юридическое, то я половину моих миллионов не дам.
Если признаете (что очевидно), то намерены ли вы или находите ли вы справедливым по совести, в свою очередь получив миллионы, вознаградить нуждающегося сына Павлищева, хотя
бы он и носил имя Бурдовского?
— В этом вы правы, признаюсь, но это было невольно, и я тотчас же сказал себе тогда же, что мои личные чувства не должны иметь влияния на дело, потому что
если я сам себя признаю уже обязанным удовлетворить требования господина Бурдовского, во имя чувств моих к Павлищеву, то должен удовлетворить в каком
бы то ни было случае, то есть, уважал
бы или не уважал
бы я господина Бурдовского.
В таком случае,
если хотите, я кончил, то есть принужден буду сообщить только вкратце те факты, которые, по моему убеждению, не лишнее было
бы узнать во всей полноте, — прибавил он, заметив некоторое всеобщее движение, похожее на нетерпение.
— Я желаю только сообщить, с доказательствами, для сведения всех заинтересованных в деле, что ваша матушка, господин Бурдовский, потому единственно пользовалась расположением и заботливостью о ней Павлищева, что была родною сестрой той дворовой девушки, в которую Николай Андреевич Павлищев был влюблен в самой первой своей молодости, но до того, что непременно
бы женился на ней,
если б она не умерла скоропостижно.
— Так и будет, — тихо, хрипло и чуть не шепотом ответил Ипполит, — я как ворочусь сегодня, тотчас и лягу… чрез две недели я, как мне известно, умру… Мне на прошлой неделе сам Б-н объявил… Так
если позволите, я
бы вам на прощанье два слова сказал.
—
Если вы позволите, то я попросил
бы у князя чашку чаю… Я очень устал. Знаете что, Лизавета Прокофьевна, вы хотели, кажется, князя к себе вести чай пить; останьтесь-ка здесь, проведемте время вместе, а князь наверно нам всем чаю даст. Простите, что я так распоряжаюсь… Но ведь я знаю вас, вы добрая, князь тоже… мы все до комизма предобрые люди…
— И правда, — резко решила генеральша, — говори, только потише и не увлекайся. Разжалобил ты меня… Князь! Ты не стоил
бы, чтоб я у тебя чай пила, да уж так и быть, остаюсь, хотя ни у кого не прошу прощенья! Ни у кого! Вздор!.. Впрочем,
если я тебя разбранила, князь, то прости,
если, впрочем, хочешь. Я, впрочем, никого не задерживаю, — обратилась она вдруг с видом необыкновенного гнева к мужу и дочерям, как будто они-то и были в чем-то ужасно пред ней виноваты, — я и одна домой сумею дойти…
— Еще две минуты, милый Иван Федорович,
если позволишь, — с достоинством обернулась к своему супругу Лизавета Прокофьевна, — мне кажется, он весь в лихорадке и просто бредит; я в этом убеждена по его глазам; его так оставить нельзя. Лев Николаевич! мог
бы он у тебя ночевать, чтоб его в Петербург не тащить сегодня? Cher prince, [Дорогой князь (фр.).] вы скучаете? — с чего-то обратилась она вдруг к князю Щ. — Поди сюда, Александра, поправь себе волосы, друг мой.
Сделала же она так, что единственное существо, которое признали на земле совершенством… сделала же она так, что, показав его людям, ему же и предназначила сказать то, из-за чего пролилось столько крови, что
если б пролилась она вся разом, то люди
бы захлебнулись, наверно!
— Говорите же наконец, Иван Федорович, что теперь делать! — раздражительно крикнула Лизавета Прокофьевна, — сделайте одолжение, прервите ваше величавое молчание!
Если вы не решите, то было
бы вам известно, что я здесь сама ночевать остаюсь; довольно вы меня под вашим самовластьем тиранили!
Я убил
бы вас,
если б остался жить!
—
Если вы не бросите сейчас же этих мерзких людей, то я всю жизнь, всю жизнь буду вас одного ненавидеть! — прошептала Аглая; она была как
бы в исступлении, но она отвернулась, прежде чем князь успел на нее взглянуть. Впрочем, ему уже нечего и некого было бросать: больного Ипполита тем временем успели кое-как усадить на извозчика, и дрожки отъехали.
— Во-первых, милый князь, на меня не сердись, и
если было что с моей стороны — позабудь. Я
бы сам еще вчера к тебе зашел, но не знал, как на этот счет Лизавета Прокофьевна… Дома у меня… просто ад, загадочный сфинкс поселился, а я хожу, ничего не понимаю. А что до тебя, то, по-моему, ты меньше всех нас виноват, хотя, конечно, чрез тебя много вышло. Видишь, князь, быть филантропом приятно, но не очень. Сам, может, уже вкусил плоды. Я, конечно, люблю доброту и уважаю Лизавету Прокофьевну, но…