Неточные совпадения
Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай
так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда.
— Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и заметьте, это еще оттепель. Что ж,
если бы мороз? Я даже не думал, что у нас
так холодно. Отвык.
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но…
если к вашему узелку прибавить в придачу
такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае,
если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
Да
если и пошел,
так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!» А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил.
А между тем,
если бы только ведали эти судьи, что происходило иногда на душе у Ивана Федоровича,
так хорошо знавшего свое место!
— Нет, не думаю. Даже
если б и пригласили,
так не останусь. Я просто познакомиться только приехал и больше ничего.
— О, почти не по делу! То есть,
если хотите, и есть одно дело,
так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Подумайте:
если, например, пытка; при этом страдания и раны, мука телесная, и, стало быть, все это от душевного страдания отвлекает,
так что одними только ранами и мучаешься, вплоть пока умрешь.
—
Если уж
так вам желательно, — промолвил он, — покурить, то оно, пожалуй, и можно, коли только поскорее. Потому вдруг спросит, а вас и нет. Вот тут под лесенкой, видите, дверь. В дверь войдете, направо каморка; там можно, только форточку растворите, потому оно не порядок…
— А знаете, князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть, захочет посмотреть на однофамильца… Подождите,
если хотите, коли у вас время терпит.
— Вот что, князь, — сказал генерал с веселою улыбкой, —
если вы в самом деле
такой, каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу,
так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я
так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
— Да что дома? Дома всё состоит в моей воле, только отец, по обыкновению, дурачится, но ведь это совершенный безобразник сделался; я с ним уж и не говорю, но, однако ж, в тисках держу, и, право,
если бы не мать,
так указал бы дверь. Мать всё, конечно, плачет; сестра злится, а я им прямо сказал, наконец, что я господин своей судьбы и в доме желаю, чтобы меня… слушались. Сестре по крайней мере всё это отчеканил, при матери.
И потому,
если я теперь желаю чего,
так это единственно твоей пользы.
Росчерк требует необыкновенного вкуса; но
если только он удался,
если только найдена пропорция, то этакой шрифт ни с чем не сравним,
так даже, что можно влюбиться в него.
Мы, конечно, сочтемся, и
если вы
такой искренний и задушевный человек, каким кажетесь на словах, то затруднений и тут между нами выйти не может.
Если же я вами
так интересуюсь, то у меня на ваш счет есть даже некоторая цель; впоследствии вы ее узнаете.
—
Если уж вы
так добры, — начал было князь, — то вот у меня одно дело. Я получил уведомление…
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне:
если она пожелает принять вас теперь же (я уж в
таком виде постараюсь вас отрекомендовать), то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец.
Если не пожелает, то не взыщите, когда-нибудь в другое время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Эта новая женщина объявляла, что ей в полном смысле все равно будет,
если он сейчас же и на ком угодно женится, но что она приехала не позволить ему этот брак, и не позволить по злости, единственно потому, что ей
так хочется, и что, следственно,
так и быть должно, — «ну хоть для того, чтобы мне только посмеяться над тобой вволю, потому что теперь и я наконец смеяться хочу».
Но все это в
таком только случае,
если бы Настасья Филипповна решилась действовать, как все, и как вообще в подобных случаях действуют, не выскакивая слишком эксцентрично из мерки.
Если б он знал, например, что его убьют под венцом, или произойдет что-нибудь в этом роде, чрезвычайно неприличное, смешное и непринятое в обществе, то он, конечно бы, испугался, но при этом не столько того, что его убьют и ранят до крови, или плюнут всепублично в лицо и пр., и пр., а того, что это произойдет с ним в
такой неестественной и непринятой форме.
Если не то,
так другое: Настасьей Филипповной можно было щегольнуть и даже потщеславиться в известном кружке.
Конечно, ему всех труднее говорить об этом, но
если Настасья Филипповна захотела бы допустить в нем, в Тоцком, кроме эгоизма и желания устроить свою собственную участь, хотя несколько желания добра и ей, то поняла бы, что ему давно странно и даже тяжело смотреть на ее одиночество: что тут один только неопределенный мрак, полное неверие в обновление жизни, которая
так прекрасно могла бы воскреснуть в любви и в семействе и принять
таким образом новую цель; что тут гибель способностей, может быть, блестящих, добровольное любование своею тоской, одним словом, даже некоторый романтизм, не достойный ни здравого ума, ни благородного сердца Настасьи Филипповны.
Она допускала, однако ж, и дозволяла ему любовь его, но настойчиво объявила, что ничем не хочет стеснять себя; что она до самой свадьбы (
если свадьба состоится) оставляет за собой право сказать «нет», хотя бы в самый последний час; совершенно
такое же право предоставляет и Гане.
— Я бы ничего не рассказала,
если бы мне
так велели, — заметила Аглая.
Вот тут-то, бывало, и зовет все куда-то, и мне все казалось, что
если пойти все прямо, идти долго, долго и зайти вот за эту линию, за ту самую, где небо с землей встречается, то там вся и разгадка, и тотчас же новую жизнь увидишь, в тысячу раз сильней и шумней, чем у нас;
такой большой город мне все мечтался, как Неаполь, в нем все дворцы, шум, гром, жизнь…
— Ну, хорошо, — заторопилась опять Аделаида, — но
если уж вы
такой знаток лиц, то наверно были и влюблены; я, стало быть, угадала. Рассказывайте же.
— Я хочу видеть! — вскинулась генеральша. — Где этот портрет?
Если ему подарила,
так и должен быть у него, а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его видеть. Сделайте одолжение, князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите, что посмотреть. Пожалуйста.
— Вы женитесь? спрашиваю я,
если вы только лучше любите
такое выражение?
Да, еще: когда я спросил, уже взяв записку, какой же ответ? тогда она сказала, что без ответа будет самый лучший ответ, — кажется,
так; извините,
если я забыл ее точное выражение, а передаю, как сам понял.
—
Если лень колокольчик поправить,
так по крайней мере в прихожей бы сидел, когда стучатся. Ну, вот теперь шубу уронил, олух!
Так нельзя разговаривать,
если себя уважаешь, в доме своего…
— В том, что Настасья Филипповна непременно пойдет за вас и что всё это уже кончено, а во-вторых,
если бы даже и вышла, что семьдесят пять тысяч вам
так и достанутся прямо в карман. Впрочем, я, конечно, тут многого не знаю.
Если бы
так было, извините, князь, я бы над вами посмеялся и стал бы вас презирать.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко,
так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю:
если я и сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев, как и в басне Крылова сказано...
— А
если что-нибудь
такое, что и рассказать невозможно… при дамах, — робко заметил молчавший юноша.
Так что, повторяю, мне даже странно, тем более что
если я и виновен, то ведь не совершенно же: зачем же ей как раз в это время вздумалось помирать?
Понятно, что
если бы Пете промыслить где-нибудь в эту интересную минуту букет, то дела его могли бы очень сильно подвинуться; благодарность женщины в
таких случаях безгранична.
— Ах, генерал, — перебила его тотчас же Настасья Филипповна, только что он обратился к ней с заявлением, — я и забыла! Но будьте уверены, что о вас я предвидела.
Если уж вам
так обидно, то я и не настаиваю и вас не удерживаю, хотя бы мне очень желалось именно вас при себе теперь видеть. Во всяком случае, очень благодарю вас за ваше знакомство и лестное внимание, но
если вы боитесь…
И
так мне мерзко стало тогда вдруг на него, что
если б и сам присватался, не пошла бы.
Одно только можно бы было заключить постороннему наблюдателю,
если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может быть, это было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя. Как бы то ни было, а впечатление осталось.
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть.
Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один факт и тем самым закончим наше введение.
— Он поутру никогда много не пьет;
если вы к нему за каким-нибудь делом, то теперь и говорите. Самое время. Разве к вечеру, когда воротится,
так хмелен; да и то теперь больше на ночь плачет и нам вслух из Священного писания читает, потому что у нас матушка пять недель как умерла.
— Пятьдесят рублей,
если выиграю, и только пять,
если проиграю, — объяснил вдруг Лебедев совсем другим голосом, чем говорил доселе, а
так, как будто он никогда не кричал.
Да и то соврал,
если уж подслушал меня: я не просто за одну графиню Дюбарри молился; я причитал
так: «Упокой, господи, душу великой грешницы графини Дюбарри и всех ей подобных», а уж это совсем другое; ибо много таковых грешниц великих, и образцов перемены фортуны, и вытерпевших, которые там теперь мятутся и стонут, и ждут; да я и за тебя, и за
таких же, как ты, тебе подобных, нахалов и обидчиков, тогда же молился,
если уж взялся подслушивать, как я молюсь…
А мне на мысль пришло, что
если бы не было с тобой этой напасти, не приключилась бы эта любовь,
так ты, пожалуй, точь-в-точь как твой отец бы стал, да и в весьма скором времени.
«Ты вот точно
такой бы и был, — усмехнулась мне под конец, — у тебя, говорит, Парфен Семеныч, сильные страсти,
такие страсти, что ты как раз бы с ними в Сибирь, на каторгу, улетел,
если б у тебя тоже ума не было, потому что у тебя большой ум есть, говорит» (
так и сказала, вот веришь или нет?
— Слушай, Парфен,
если ты
так ее любишь, неужто не захочешь ты заслужить ее уважение?
А
если хочешь,
так неужели не надеешься?
Он знал, что в
такое предприпадочное время он бывает необыкновенно рассеян и часто даже смешивает предметы и лица,
если глядит на них без особого, напряженного внимания.