Неточные совпадения
Дочери подошли с ним поцеловаться; тут хотя и не сердились на него, но все-таки и тут
было тоже как бы что-то
особенное.
— Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, — заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру и принялась
было копировать давно уже начатый пейзаж с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване и, сложа руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено
особенное внимание.
И представьте, эта низость почти всем им понравилась, но… тут вышла
особенная история; тут вступились дети, потому что в это время дети
были все уже на моей стороне и стали любить Мари.
Согласитесь сами, у всякого
есть свои недостатки и свои…
особенные черты, у других, может, еще больше, чем у тех, на которых привыкли пальцами указывать.
Но только что Нина Александровна успела
было начать о своем «
особенном удовольствии», как Настасья Филипповна, не дослушав ее, быстро обратилась к Гане, и, садясь (без приглашения еще) на маленький диванчик, в углу у окна, вскричала...
Видно
было, что он проговорил это без всякого расчета, без всякого
особенного замысла, так, по первому движению; но слова его произвели чрезвычайное действие.
Генерал Епанчин беспокоился про себя чуть не пуще всех: жемчуг, представленный им еще утром,
был принят с любезностью слишком холодною, и даже с какою-то
особенною усмешкой.
Одно только можно бы
было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным, хотя и немногим данным, князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных
особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может
быть, это
было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями князя. Как бы то ни
было, а впечатление осталось.
Но
была и
особенная причина, почему ему уж так очень захотелось проверить, стоял ли он тогда перед лавкой: в числе вещей, разложенных напоказ в окне лавки,
была одна вещь, на которую он смотрел и которую даже оценил в шестьдесят копеек серебром, он помнил это, несмотря на всю свою рассеянность и тревогу.
Да, он уже и
был на Петербургской, он
был близко от дома; ведь не с прежнею же целью теперь он идет туда, ведь не с «
особенною же идеей»!
Как не понравились ему давеча эта гостиница, эти коридоры, весь этот дом, его номер, не понравились с первого взгляду; он несколько раз в этот день с каким-то
особенным отвращением припоминал, что надо
будет сюда воротиться…
— Это
будет очень хорошо, если вы сейчас же и сами это дело окончите, — сказала Аглая, с какою-то
особенною серьезностию подходя к князю, — а нам всем позволите
быть вашими свидетелями. Вас хотят замарать, князь, вам надо торжественно оправдать себя, и я заранее ужасно рада за вас.
Наконец Аделаида не выдержала и, усмехнувшись, призналась, что они зашли incognito; но тем, однако же, признания и кончились, хотя из этого incognito уже можно
было усмотреть, что родители, то
есть, главное, Лизавета Прокофьевна, находятся в каком-то
особенном нерасположении.
Но с Ганей у князя
были отношения всё какие-то
особенные.
В князе
была одна
особенная черта, состоявшая в необыкновенной наивности внимания, с каким он всегда слушал что-нибудь его интересовавшее, и ответов, какие давал, когда при этом к нему обращались с вопросами.
Евгений Павлович даже отступил на шаг от удивления. Мгновение он удерживался от нестерпимого припадка смеха; но, приглядевшись ближе, он заметил, что князь
был как бы не в себе, по крайней мере в каком-то
особенном состоянии.
Евгений Павлович, казалось,
был в самом веселом расположении, всю дорогу до воксала смешил Александру и Аделаиду, которые с какою-то уже слишком
особенною готовностию смеялись его шуткам, до того, что он стал мельком подозревать, что они, может
быть, совсем его и не слушают.
Но и поклонники, и женщины, — всё это
было нечто
особенное, нечто совсем не такое, как остальная публика, собравшаяся на музыку.
Но и все понимали, что случилось нечто
особенное, и что, может
быть, еще и к счастию, начинает обнаруживаться какая-то чрезвычайная тайна.
— Да разве ты что-нибудь знаешь? Видишь, дражайший, — встрепенулся и удивился генерал, останавливаясь на месте как вкопанный, — я, может
быть, тебе напрасно и неприлично проговорился, но ведь это потому, что ты… что ты… можно сказать, такой человек. Может
быть, ты знаешь что-нибудь
особенное?
Рогожин, видимо, понимал впечатление, которое производил; но хоть он и сбивался вначале, говорил как бы с видом какой-то заученной развязности, но князю скоро показалось, что в нем не
было ничего заученного и даже никакого
особенного смущения: если
была какая неловкость в его жестах и разговоре, то разве только снаружи; в душе этот человек не мог измениться.
Но странно, когда смотришь на этот труп измученного человека, то рождается один
особенный и любопытный вопрос: если такой точно труп (а он непременно должен
был быть точно такой) видели все ученики его, его главные будущие апостолы, видели женщины, ходившие за ним и стоявшие у креста, все веровавшие в него и обожавшие его, то каким образом могли они поверить, смотря на такой труп, что этот мученик воскреснет?
Вот этот
особенный случай, который я так подробно описал, и
был причиной, что я совершенно «решился».
Час спустя, уже в четвертом часу, князь сошел в парк. Он пробовал
было заснуть дома, но не мог, от сильного биения сердца. Дома, впрочем, всё
было устроено и по возможности успокоено; больной заснул, и прибывший доктор объявил, что никакой нет
особенной опасности. Лебедев, Коля, Бурдовский улеглись в комнате больного, чтобы чередоваться в дежурстве; опасаться, стало
быть,
было нечего.
— Единственно на минуту, многоуважаемый князь, по некоторому значительному в моих глазах делу, — натянуто и каким-то проникнутым тоном вполголоса проговорил вошедший Лебедев и с важностию поклонился. Он только что воротился и даже к себе не успел зайти, так что и шляпу еще держал в руках. Лицо его
было озабоченное и с
особенным, необыкновенным оттенком собственного достоинства. Князь пригласил его садиться.
Правда, и она
была из числа «обыкновенных» людей, мечтающих об оригинальности, но зато она очень скоро успела сознать, что в ней нет ни капли
особенной оригинальности, и горевала об этом не слишком много, — кто знает, может
быть, из особого рода гордости.
С другой стороны, и князь, хотя и совершенно
был прав, уверяя Лебедева, что ничего не может сообщить ему и что с ним ровно ничего не случилось
особенного, тоже, может
быть, ошибался. Действительно, со всеми произошло как бы нечто очень странное: ничего не случилось и как будто в то же время и очень много случилось. Последнее-то и угадала Варвара Ардалионовна своим верным женским инстинктом.
А если, может
быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович,
был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с
особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это
будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то
есть, смотря с этой точки зрения, то
есть, потому… конечно, свет; свет
есть свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
Конечно, в этой неопытной, но горячей и гордой головке созревали какие-то
особенные планы, может
быть, и пагубные и… ни на что не похожие.
Он давно уже, вследствие некоторых
особенных намерений, соображений и влечений своих, жаждал проникнуть в этот заколдованный круг людей и потому
был сильно заинтересован первым впечатлением.
Этот генерал
был непосредственный начальник Ивана Федоровича по службе и которого тот, по горячности своего благодарного сердца и даже по
особенному самолюбию, считал своим благодетелем, но который отнюдь не считал себя благодетелем Ивана Федоровича, относился к нему совершенно спокойно, хотя и с удовольствием пользовался многоразличными его услугами, и сейчас же заместил бы его другим чиновником, если б это потребовалось какими-нибудь соображениями, даже вовсе и не высшими.
Тут
были, наконец, люди, как будто составлявшие даже третий
особенный слой и которые не принадлежали сами по себе к «заповедному кругу» общества, но которых, так же как и Епанчиных, можно
было иногда встретить почему-то в этом «заповедном» круге.
Он долго как бы не понимал суматохи, кипевшей кругом него, то
есть понимал совершенно и всё видел, но стоял как бы
особенным человеком, ни в чем не принимавшим участия и который, как невидимка в сказке, пробрался в комнату и наблюдает посторонних, но интересных ему людей.
На трагическое же изложение, со стороны Лебедева, предстоящего вскорости события доктор лукаво и коварно качал головой и наконец заметил, что, не говоря уже о том, «мало ли кто на ком женится», «обольстительная особа, сколько он, по крайней мере, слышал, кроме непомерной красоты, что уже одно может увлечь человека с состоянием, обладает и капиталами, от Тоцкого и от Рогожина, жемчугами и бриллиантами, шалями и мебелями, а потому предстоящий выбор не только не выражает со стороны дорогого князя, так сказать,
особенной, бьющей в очи глупости, но даже свидетельствует о хитрости тонкого светского ума и расчета, а стало
быть, способствует к заключению противоположному и для князя совершенно приятному…» Эта мысль поразила и Лебедева; с тем он и остался, и теперь, прибавил он князю, «теперь, кроме преданности и пролития крови, ничего от меня не увидите; с тем и явился».
Сначала князь не хотел отвечать на некоторые
особенные его вопросы и только улыбался на советы «бежать даже хоть за границу; русские священники
есть везде, и там обвенчаться можно».