Неточные совпадения
— Подождите в приемной, а узелок
здесь оставьте, — проговорил он, неторопливо и важно усаживаясь в свое кресло и с строгим удивлением посматривая на князя, расположившегося тут
же рядом подле него на стуле, с своим узелком в руках.
— По-ку-рить? — с презрительным недоумением вскинул на него глаза камердинер, как бы все еще не веря ушам, — покурить? Нет,
здесь вам нельзя покурить, а к тому
же вам стыдно и в мыслях это содержать. Хе… чудно-с!
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам
здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что
же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
— То, стало быть, вставать и уходить? — приподнялся князь, как-то даже весело рассмеявшись, несмотря на всю видимую затруднительность своих обстоятельств. — И вот, ей-богу
же, генерал, хоть я ровно ничего не знаю практически ни в здешних обычаях, ни вообще как
здесь люди живут, но так я и думал, что у нас непременно именно это и выйдет, как теперь вышло. Что ж, может быть, оно так и надо… Да и тогда мне тоже на письмо не ответили… Ну, прощайте и извините, что обеспокоил.
В этой
же комнатке помещался и тринадцатилетний брат Гаврилы Ардалионовича, гимназист Коля; ему тоже предназначалось
здесь тесниться, учиться, спать на другом, весьма старом, узком и коротком диванчике, на дырявой простыне и, главное, ходить и смотреть за отцом, который все более и более не мог без этого обойтись.
— Но позвольте, что
же это наконец значит? — громко заговорил он, строго оглядев вошедших и обращаясь преимущественно к Рогожину. — Вы не в конюшню, кажется, вошли, господа,
здесь моя мать и сестра…
Еще он меня виноватою пред собой сочтет: воспитание ведь дал, как графиню содержал, денег-то, денег-то сколько ушло, честного мужа мне приискал еще там, а
здесь Ганечку; и что
же б ты думала: я с ним эти пять лет не жила, а деньги-то с него брала, и думала, что права!
И верите ли: каждое утро он нам
здесь эту
же речь пересказывает, точь-в-точь, как там ее говорил; пятый раз сегодня; вот пред самым вашим приходом читал, до того понравилось.
— Коля
здесь ночевал, но наутро пошел своего генерала разыскивать, которого вы из «отделения», князь, бог знает для чего, выкупили. Генерал еще вчера обещал сюда
же ночевать пожаловать, да не пожаловал. Вероятнее всего в гостинице «Весы», тут очень недалеко, заночевал. Коля, стало быть, там, или в Павловске, у Епанчиных. У него деньги были, он еще вчера хотел ехать. Итак, стало быть, в «Весах» или в Павловске.
Если
же до половины четвертого их
здесь не окажется, — значит, в Павловск с поездом отправились, на дачу к генеральше Епанчиной-с, и уж там, значит, и откушают-с».
— Да, может,
здесь точно такой
же есть?
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал князь, — сам я до сего дня был болен, а дело ваше (обратился он к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда
же вас и уведомил. Впрочем, я не удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю пойти со мной в другую комнату, если ненадолго…
Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
— Позвольте
же и мне, милостивый государь, с своей стороны вам заметить, — раздражительно вдруг заговорил Иван Федорович, потерявший последнее терпение, — что жена моя
здесь у князя Льва Николаевича, нашего общего друга и соседа, и что во всяком случае не вам, молодой человек, судить о поступках Лизаветы Прокофьевны, равно как выражаться вслух и в глаза о том, что написано на моем лице.
— Говорите
же наконец, Иван Федорович, что теперь делать! — раздражительно крикнула Лизавета Прокофьевна, — сделайте одолжение, прервите ваше величавое молчание! Если вы не решите, то было бы вам известно, что я
здесь сама ночевать остаюсь; довольно вы меня под вашим самовластьем тиранили!
Так знайте
же, что если я кого-нибудь
здесь ненавижу, — завопил он с хрипом, с визгом, с брызгами изо рта (я вас всех, всех ненавижу!), — но вас, вас, иезуитская, паточная душонка, идиот, миллионер-благодетель, вас более всех и всего на свете!
— Это-то, кажется, было; ветреник! Но, впрочем, если было, то уж очень давно, еще прежде, то есть года два-три. Ведь он еще с Тоцким был знаком. Теперь
же быть ничего не могло в этом роде, на ты они не могли быть никогда! Сами знаете, что и ее всё
здесь не было; нигде не было. Многие еще и не знают, что она опять появилась. Экипаж я заметил дня три, не больше.
Но этот «шаг» был не из тех, которые обдумываются, а из тех, которые именно не обдумываются, а на которые просто решаются: ему ужасно вдруг захотелось оставить всё это
здесь, а самому уехать назад, откуда приехал, куда-нибудь подальше, в глушь, уехать сейчас
же и даже ни с кем не простившись.
Он предчувствовал, что если только останется
здесь хоть еще на несколько дней, то непременно втянется в этот мир безвозвратно, и этот
же мир и выпадет ему впредь на долю.
О, как он боялся взглянуть в ту сторону, в тот угол, откуда пристально смотрели на него два знакомые черные глаза, и в то
же самое время как замирал он от счастия, что сидит
здесь опять между ними, услышит знакомый голос — после того, что она ему написала.
—
Здесь ни одного нет, который бы стоил таких слов! — разразилась Аглая, —
здесь все, все не стоят вашего мизинца, ни ума, ни сердца вашего! Вы честнее всех, благороднее всех, лучше всех, добрее всех, умнее всех!
Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас уронили… Для чего
же вы себя унижаете и ставите ниже всех? Зачем вы всё в себе исковеркали, зачем в вас гордости нет?
Согласен тоже, что будущность чревата событиями и что много неразъясненного; тут есть и интрига; но если
здесь ничего не знают, там опять ничего объяснить не умеют; если я не слыхал, ты не слыхал, тот не слыхал, пятый тоже ничего не слыхал, то кто
же, наконец, и слышал, спрошу тебя?
Теперь
же можно было подумать, что он чего-то
здесь ждет, чрезвычайно для него важного, и до времени решился не уходить.
— Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, — с яростию ухватился Лебедев, — так как вы сами изволите видеть, что это не шутка и так как половина ваших гостей по крайней мере того
же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных
здесь слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!
— Остаются, стало быть, трое-с, и во-первых, господин Келлер, человек непостоянный, человек пьяный и в некоторых случаях либерал, то есть насчет кармана-с; в остальном
же с наклонностями, так сказать, более древнерыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала
здесь, в комнате больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что на голом полу жестко спать.
— Во-первых, это; но, положим, он тогда уже мог родиться; но как
же уверять в глаза, что французский шассёр навел на него пушку и отстрелил ему ногу, так, для забавы; что он ногу эту поднял и отнес домой, потом похоронил ее на Ваганьковском кладбище, и говорит, что поставил над нею памятник, с надписью, с одной стороны: «
Здесь погребена нога коллежского секретаря Лебедева», а с другой: «Покойся, милый прах, до радостного утра», и что, наконец, служит ежегодно по ней панихиду (что уже святотатство) и для этого ежегодно ездит в Москву.
— Ну, так… оставайтесь лучше вы все
здесь, а я пойду сначала одна, вы
же сейчас за мной, в ту
же секунду приходите; так лучше.