Неточные совпадения
— Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых, заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно
еще заключить, хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но… если к вашему узелку
прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется, в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница, и вы не ошибаетесь, по рассеянности… что очень и очень свойственно человеку, ну хоть… от излишка воображения.
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? —
прибавил он,
еще раз накосившись на узелок князя, очевидно не дававший ему покоя.
— Да разве я думаю! — вырвалось у того. Он хотел было
еще что-то
прибавить, но промолчал в неисходной тоске.
Правда, он
прибавил потом, что «твоя жалость, может быть,
еще пуще моей любви», — но он на себя клевещет.
— Тотчас же послать купить в город, Федора иль Алексея, с первым поездом, — лучше Алексея. Аглая, поди сюда! Поцелуй меня, ты прекрасно прочла, но — если ты искренно прочла, —
прибавила она почти шепотом, — то я о тебе жалею; если ты в насмешку ему прочла, то я твои чувства не одобряю, так что во всяком случае лучше бы было и совсем не читать. Понимаешь? Ступай, сударыня, я
еще с тобой поговорю, а мы тут засиделись.
Он хотел было
еще что-то
прибавить, но не нашелся.
— Неужели
еще можно
прибавить? — с робким удивлением выговорил князь. — Так чего же вы от меня ожидали, Келлер, скажите, пожалуйста, и зачем пришли с вашею исповедью?
— Да и не то что слышал, а и сам теперь вижу, что правда, —
прибавил он, — ну когда ты так говорил, как теперь? Ведь этакой разговор точно и не от тебя. Не слышал бы я о тебе такого, так и не пришел бы сюда; да
еще в парк, в полночь.
Повторив
еще раз, что дело наверно лопнет и всё окажется вздором, я
прибавил, что если завтра утром я к ним не приду, то, значит, дело кончено и им нечего ждать.
Чего вы опять улыбаетесь, — быстро
прибавила она, нахмуривая брови, — вы-то об чем
еще думаете про себя, когда один мечтаете?
— Ну, хорошо, хорошо, — перебила вдруг она, но совершенно не тем уже тоном, а в совершенном раскаянии и чуть ли не в испуге, даже наклонилась к нему, стараясь всё
еще не глядеть на него прямо, хотела было тронуть его за плечо, чтоб
еще убедительнее попросить не сердиться, — хорошо, —
прибавила она, ужасно застыдившись, — я чувствую, что я очень глупое выражение употребила.
— Что ж, это ясно было, — сказал он, подумав, — конец, значит! —
прибавил он с какою-то странною усмешкой, лукаво заглядывая в лицо сестры и всё
еще продолжая ходить взад и вперед по комнате, но уже гораздо потише.
Мало-помалу, разгорячившись, она
прибавила даже, что князь вовсе не «дурачок» и никогда таким не был, а насчет значения, — то ведь
еще бог знает, в чем будет полагаться, через несколько лет, значение порядочного человека у нас в России: в прежних ли обязательных успехах по службе или в чем другом?
— Что делать — судьба! — вскидывал плечами генерал, и долго
еще он повторял это полюбившееся ему словечко.
Прибавим, что, как деловому человеку, ему тоже многое чрезвычайно не понравилось в настоящем положении всех этих вещей, а главное — неясность дела; но до времени он тоже решился молчать и глядеть… в глаза Лизавете Прокофьевне.
— Что превосходнейший человек, то вы правы, — внушительно, и уже не улыбаясь, произнес Иван Петрович, — да, да… это был человек прекрасный! Прекрасный и достойный, —
прибавил он, помолчав. — Достойный даже, можно сказать, всякого уважения, —
прибавил он
еще внушительнее после третьей остановки, — и… и очень даже приятно видеть с вашей стороны…
Когда все разошлись, Келлер нагнулся к Лебедеву и сообщил ему: «Мы бы с тобой затеяли крик, подрались, осрамились, притянули бы полицию; а он вон друзей себе приобрел новых, да
еще каких; я их знаю!» Лебедев, который был довольно «готов», вздохнул и произнес: «Утаил от премудрых и разумных и открыл младенцам, я это говорил
еще и прежде про него, но теперь
прибавляю, что и самого младенца бог сохранил, спас от бездны, он и все святые его!»
— Никогда не привозил. Я про нож этот только вот что могу тебе сказать, Лев Николаевич, —
прибавил он, помолчав, — я его из запертого ящика ноне утром достал, потому что всё дело было утром, в четвертом часу. Он у меня всё в книге заложен лежал… И… и… и вот
еще, что мне чудно: совсем нож как бы на полтора… али даже на два вершка прошел… под самую левую грудь… а крови всего этак с пол-ложки столовой на рубашку вытекло; больше не было…
Неточные совпадения
Цыфиркин. Теперь, правда, не за что, а кабы ты, барин, что-нибудь у меня перенял, не грех бы тогда было и
еще прибавить десять.
— Это можно завтра, завтра, и больше ничего! Ничего, ничего, молчание! — сказал Левин и, запахнув его
еще раз шубой,
прибавил: — я тебя очень люблю! Что же, можно мне быть в заседании?
— Это ему идет, — сказал Левин. — А разве всё едут
еще добровольцы? —
прибавил он, взглянув на Сергея Ивановича.
Она знала, что он кричит,
еще прежде, чем она подошла к детской. И действительно, он кричал. Она услышала его голос и
прибавила шагу. Но чем скорее она шла, тем громче он кричал. Голос был хороший, здоровый, только голодный и нетерпеливый.
Но туча, то белея, то чернея, так быстро надвигалась, что надо было
еще прибавить шага, чтобы до дождя поспеть домой. Передовые ее, низкие и черные, как дым с копотью, облака с необыкновенной быстротой бежали по небу. До дома
еще было шагов двести, а уже поднялся ветер, и всякую секунду можно было ждать ливня.