Неточные совпадения
— Судя по
вашим словам, я было подумал, что вы уж так прямо ко мне.
Послушайте, когда я давеча вошел сюда и посмотрел на
ваши милые лица, — я теперь очень всматриваюсь в лица, — и услышал
ваши первые
слова, то у меня, в первый раз с того времени, стало на душе легко.
Я еще прежде
вашего знала про это; вы именно выразили мою мысль в одном
слове.
— Но только так, чтобы никто не заметил, — умолял обрадованный Ганя, — и вот что, князь, я надеюсь ведь на
ваше честное
слово, а?
Я не имею никаких прав на
ваше участие, не смею иметь никаких надежд; но когда-то вы выговорили одно
слово, одно только
слово, и это
слово озарило всю черную ночь моей жизни и стало для меня маяком.
В этом
слове я испрашиваю только признак
вашего участия и сожаления ко мне, — и только, только!
Но после
вашего слова я приму вновь мою бедность, я с радостью стану переносить отчаянное положение мое.
— Отнюдь нет, господа! Я именно прошу вас сидеть.
Ваше присутствие особенно сегодня для меня необходимо, — настойчиво и значительно объявила вдруг Настасья Филипповна. И так как почти уже все гости узнали, что в этот вечер назначено быть очень важному решению, то
слова эти показались чрезвычайно вескими. Генерал и Тоцкий еще раз переглянулись, Ганя судорожно шевельнулся.
Первым
словом Никифора: «А знаете,
ваше благородие, хозяйка-то наша ведь померла».
— Разве в первый раз мальчишке этому, фавориту
вашему, чужие
слова коверкать! — с надменным негодованием ответила Аглая.
— Я на собственном
вашем восклицании основываюсь! — прокричал Коля. — Месяц назад вы Дон-Кихота перебирали и воскликнули эти
слова, что нет лучше «рыцаря бедного». Не знаю, про кого вы тогда говорили: про Дон-Кихота или про Евгения Павлыча, или еще про одно лицо, но только про кого-то говорили, и разговор шел длинный…
Если да, то есть, другими
словами, если в вас есть то, что вы называете на языке
вашем честью и совестью и что мы точнее обозначаем названием здравого смысла, то удовлетворите нас, и дело с концом.
— По моему мнению, — начал князь довольно тихо, — по моему мнению, вы, господин Докторенко, во всем том, что сказали сейчас, наполовину совершенно правы, даже я согласен, что на гораздо большую половину, и я бы совершенно был с вами согласен, если бы вы не пропустили чего-то в
ваших словах.
Что именно вы тут пропустили, я не в силах и не в состоянии вам точно выразить, но для полной справедливости в
ваших словах, конечно, чего-то недостает.
Но во всяком случае мне всего удивительнее и даже огорчительнее, если только можно так выразиться грамматически, что вы, молодой человек, и того даже не умели понять, что Лизавета Прокофьевна теперь осталась с вами, потому что вы больны, — если вы только в самом деле умираете, — так сказать, из сострадания, из-за
ваших жалких
слов, сударь, и что никакая грязь ни в каком случае не может пристать к ее имени, качествам и значению…
— Здесь ни одного нет, который бы стоил таких
слов! — разразилась Аглая, — здесь все, все не стоят
вашего мизинца, ни ума, ни сердца
вашего! Вы честнее всех, благороднее всех, лучше всех, добрее всех, умнее всех! Здесь есть недостойные нагнуться и поднять платок, который вы сейчас уронили… Для чего же вы себя унижаете и ставите ниже всех? Зачем вы всё в себе исковеркали, зачем в вас гордости нет?
— Да милости просим, пожалуйте; я слишком рад и без объяснений; а за
ваше доброе
слово о дружеских отношениях очень вас благодарю. Вы извините, что я сегодня рассеян; знаете, я как-то никак не могу быть в эту минуту внимательным.
— Я понимаю, господа, — начал он, по-прежнему дрожа и осекаясь на каждом
слове, — что я мог заслужить
ваше личное мщение, и… жалею, что замучил вас этим бредом (он указал на рукопись), а впрочем, жалею, что совсем не замучил… (он глупо улыбнулся), замучил, Евгений Павлыч? — вдруг перескочил он к нему с вопросом, — замучил или нет? Говорите!
— Нет-с, позвольте-с, многоуважаемый князь, — с яростию ухватился Лебедев, — так как вы сами изволите видеть, что это не шутка и так как половина
ваших гостей по крайней мере того же мнения и уверены, что теперь, после произнесенных здесь
слов, он уж непременно должен застрелиться из чести, то я хозяин-с и при свидетелях объявляю, что приглашаю вас способствовать!
— Дома, все, мать, сестры, отец, князь Щ., даже мерзкий
ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие
слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все
слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
— Аглая Ивановна! как вам не совестно? Как могла такая грязная мысль зародиться в
вашем чистом, невинном сердце? Бьюсь об заклад, что вы сами ни одному
вашему слову не верите и… сами не знаете, что говорите!
Но генерал стоял как ошеломленный и только бессмысленно озирался кругом.
Слова сына поразили его своею чрезвычайною откровенностью. В первое мгновение он не мог даже и
слов найти. И наконец только, когда Ипполит расхохотался на ответ Гани и прокричал: «Ну, вот, слышали, собственный
ваш сын тоже говорит, что никакого капитана Еропегова не было», — старик проболтал, совсем сбившись...
— Я не совсем с вами согласен, что
ваш папаша с ума сошел, — спокойно ответил он, — мне кажется, напротив, что ему ума даже прибыло за последнее время, ей-богу; вы не верите? Такой стал осторожный, мнительный, все-то выведывает, каждое
слово взвешивает… Об этом Капитошке он со мной ведь с целью заговорил; представьте, он хотел навести меня на…
—
Ваши слова о соперничестве несколько циничны, Ипполит; мне жаль, что я не имею права отвечать вам.
— Ну да, школьное
слово! Дрянное
слово! Вы намерены, кажется, говорить завтра всё такими
словами. Подыщите еще побольше дома в
вашем лексиконе таких
слов: то-то эффект произведете! Жаль, что вы, кажется, умеете войти хорошо; где это вы научились? Вы сумеете взять и выпить прилично чашку чаю, когда на вас все будут нарочно смотреть?
— Виноват; это тоже школьное
слово; не буду. Я очень хорошо понимаю, что вы… за меня боитесь… (да не сердитесь же!), и я ужасно рад этому. Вы не поверите, как я теперь боюсь и — как радуюсь
вашим словам. Но весь этот страх, клянусь вам, всё это мелочь и вздор. Ей-богу, Аглая! А радость останется. Я ужасно люблю, что вы такой ребенок, такой хороший и добрый ребенок! Ах, как вы прекрасны можете быть, Аглая!
Я решил, что фундамент всего происшедшего составился, во-первых, из
вашей, так сказать, врожденной неопытности (заметьте, князь, это
слово: „врожденной“), потом из необычайного
вашего простодушия; далее, из феноменального отсутствия чувства меры (в чем вы несколько раз уже сознавались сами) — и, наконец, из огромной, наплывной массы головных убеждений, которые вы, со всею необычайною честностью
вашею, принимаете до сих пор за убеждения истинные, природные и непосредственные!
И всё это, и вся эта заграница, и вся эта
ваша Европа, всё это одна фантазия, и все мы, за границей, одна фантазия… помяните мое
слово, сами увидите!» — заключила она чуть не гневно, расставаясь с Евгением Павловичем.