Неточные совпадения
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их
господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный князь и с амбицией не
стал бы в передней сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а
стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?
—
Господа, не хотите ли пить шампанское, — пригласила вдруг Настасья Филипповна. — У меня приготовлено. Может быть, вам
станет веселее. Пожалуйста, без церемонии.
— Представьте себе,
господа, своим замечанием, что я не мог рассказать о моем воровстве так, чтобы
стало похоже на правду, Афанасий Иванович тончайшим образом намекает, что я и не мог в самом деле украсть (потому что это вслух говорить неприлично), хотя, может быть, совершенно уверен сам про себя, что Фердыщенко и очень бы мог украсть!
Но к делу,
господа, к делу, жеребьи собраны, да и вы, Афанасий Иванович, свой положили,
стало быть, никто не отказывается!
Кулачный
господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча, как бы невзначай, или, лучше сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем
становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько
станет.
Это не помешало, конечно, им всем, мало-помалу и с нахальным любопытством, несмотря на страх, протесниться вслед за Рогожиным в гостиную; но когда кулачный
господин, «проситель» и некоторые другие заметили в числе гостей генерала Епанчина, то в первое мгновение до того были обескуражены, что
стали даже понемногу ретироваться обратно, в другую комнату.
Видит, что он ее за шею под нож нагибает и пинками подталкивает, — те-то смеются, — и
стала кричать: «Encore un moment, monsieur le bourreau, encore un moment!» Что и означает: «Минуточку одну еще повремените,
господин буро, всего одну!» И вот за эту-то минуточку ей, может,
господь и простит, ибо дальше этакого мизера с человеческою душой вообразить невозможно.
—
Господа,
господа, позвольте же наконец,
господа, говорить, — в тоске и в волнении восклицал князь, — и сделайте одолжение, будемте говорить так, чтобы понимать друг друга. Я ничего,
господа, насчет
статьи, пускай, только ведь это,
господа, всё неправда, что в
статье напечатано; я потому говорю, что вы сами это знаете; даже стыдно. Так что я решительно удивляюсь, если это из вас кто-нибудь написал.
Но обратимся лучше к делу,
господа, скажите, для чего напечатали вы эту
статью?
— Да, совершенно ложная дорога! Уверяю вас,
господа, — вскричал князь, — вы напечатали
статью в том предположении, что я ни за что не соглашусь удовлетворить
господина Бурдовского, а
стало быть, чтобы меня за это напугать и чем-нибудь отмстить. Но почему вы знали: я, может быть, и решил удовлетворить Бурдовского? Я вам прямо, при всех теперь заявляю, что я удовлетворю…
Вы его уж очень лестно описали,
господин Келлер, в вашей
статье, — обратился князь, вдруг засмеявшись, к боксеру, — но он мне совсем не понравился.
(Ах, зачем вы такую неправду написали,
господин Келлер, в вашей
статье про моего отца?
—
Господа! Да я потому-то и решил, что несчастный
господин Бурдовский должен быть человек простой, беззащитный, человек, легко подчиняющийся мошенникам,
стало быть, тем пуще я обязан был помочь ему, как «сыну Павлищева», — во-первых, противодействием
господину Чебарову, во-вторых, моею преданностью и дружбой, чтоб его руководить, а в-третьих, назначил выдать ему десять тысяч рублей, то есть всё, что, по расчету моему, мог истратить на меня Павлищев деньгами…
— Во-первых, вы,
господин Келлер, в вашей
статье чрезвычайно неточно обозначили мое состояние: никаких миллионов я не получал: у меня, может быть, только восьмая или десятая доля того, что вы у меня предполагаете; во-вторых, никаких десятков тысяч на меня в Швейцарии истрачено не было: Шнейдер получал по шестисот рублей в год, да и то всего только первые три года, а за хорошенькими гувернантками в Париж Павлищев никогда не ездил; это опять клевета.
Он говорит, что ездил даже в Псков к вашей матушке,
господин Бурдовский, которая вовсе не умирала, как вас заставили в
статье написать…
— Вы не
станете, конечно, отрицать, — начал Гаврила Ардалионович, — прямо обращаясь к слушавшему его изо всех сил Бурдовскому, выкатившему на него от удивления глаза и, очевидно, бывшему в сильном смятении, — вы не
станете, да и не захотите, конечно, отрицать серьезно, что вы родились ровно два года спустя после законного брака уважаемой матушки вашей с коллежским секретарем
господином Бурдовским, отцом вашим.
Господин Келлер говорит, что предварительно читал вам
статью, хоть и не всю… без всякого сомнения, он не дочитал вам до этого места…
— Если можете,
господин Бурдовский, — тихо и сладко остановил его Гаврила Ардалионович, — то останьтесь еще минут хоть на пять. По этому делу обнаруживается еще несколько чрезвычайно важных фактов, особенно для вас, во всяком случае, весьма любопытных. По мнению моему, вам нельзя не познакомиться с ними, и самим вам, может быть, приятнее
станет, если дело будет совершенно разъяснено…
Тут у меня собрано несколько точнейших фактов, для доказательства, как отец ваш,
господин Бурдовский, совершенно не деловой человек, получив пятнадцать тысяч в приданое за вашею матушкой, бросил службу, вступил в коммерческие предприятия, был обманут, потерял капитал, не выдержал горя,
стал пить, отчего заболел и наконец преждевременно умер, на восьмом году после брака с вашею матушкой.
Уж один этот факт необходимо было узнать
господину Бурдовскому, подтвердившему и одобрившему
господина Келлера давеча, после чтения
статьи.
Теперь, после сообщенных фактов, всем,
стало быть, и ясно, что
господин Бурдовский человек чистый, несмотря на все видимости, и князь теперь скорее и охотнее давешнего может предложить ему и свое дружеское содействие, и ту деятельную помощь, о которой он упоминал давеча, говоря о школах и о Павлищеве.
— Он говорит, что этот вот кривляка, твой-то хозяин… тому
господину статью поправлял, вот что давеча на твой счет прочитали.
—
Господь знает! Это ты, может, и ошибся… она мне, впрочем, день сегодня назначила, как с музыки привел ее: через три недели, а может, и раньше, наверно, говорит, под венец пойдем; поклялась, образ сняла, поцеловала. За тобой,
стало быть, князь, теперь дело, хе-хе!
Господа, я… однако все эти
господа и не слушают… я намерен прочесть одну
статью, князь; закуска, конечно, интереснее, но…
—
Господа, если кто из вас еще раз, вслух, при мне, усомнится в том, что капсюль забыт нарочно, и
станет утверждать, что несчастный молодой человек играл только комедию, — то таковой из вас будет иметь дело со мной.
— Считая со мной, ночевало нас четверо, в двух смежных комнатах: я, генерал, Келлер и
господин Фердыщенко. Один,
стало быть, из нас четверых-с!
— Остаются,
стало быть, трое-с, и во-первых,
господин Келлер, человек непостоянный, человек пьяный и в некоторых случаях либерал, то есть насчет кармана-с; в остальном же с наклонностями, так сказать, более древнерыцарскими, чем либеральными. Он заночевал сначала здесь, в комнате больного, и уже ночью лишь перебрался к нам, под предлогом, что на голом полу жестко спать.
Пока он с наслаждением засматривался на Аглаю, весело разговаривавшую с князем N. и Евгением Павловичем, вдруг пожилой барин-англоман, занимавший «сановника» в другом углу и рассказывавший ему о чем-то с одушевлением, произнес имя Николая Андреевича Павлищева. Князь быстро повернулся в их сторону и
стал слушать.