Неточные совпадения
— Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот
свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в
эту минуту.
Эта младшая была даже совсем красавица и начинала в
свете обращать на себя большое внимание.
А тут, всю
эту последнюю надежду, с которою умирать в десять раз легче, отнимают наверно; тут приговор, и в том, что наверно не избегнешь, вся ужасная-то мука и сидит, и сильнее
этой муки нет на
свете.
Ну, вот,
это простой, обыкновенный и чистейший английский шрифт: дальше уж изящество не может идти, тут все прелесть, бисер, жемчуг;
это законченно; но вот и вариация, и опять французская, я ее у одного французского путешествующего комми заимствовал: тот же английский шрифт, но черная; линия капельку почернее и потолще, чем в английском, ан — пропорция
света и нарушена; и заметьте тоже: овал изменен, капельку круглее и вдобавок позволен росчерк, а росчерк —
это наиопаснейшая вещь!
Мало того, она даже юридически чрезвычайно много понимала и имела положительное знание, если не
света, то о том по крайней мере, как некоторые дела текут на
свете; во-вторых,
это был совершенно не тот характер, как прежде, то есть не что-то робкое, пансионски неопределенное, иногда очаровательное по своей оригинальной резвости и наивности, иногда грустное и задумчивое, удивленное, недоверчивое, плачущее и беспокойное.
С другой стороны, опытность и глубокий взгляд на вещи подсказали Тоцкому очень скоро и необыкновенно верно, что он имеет теперь дело с существом совершенно из ряду вон, что
это именно такое существо, которое не только грозит, но и непременно сделает, и, главное, ни пред чем решительно не остановится, тем более что решительно ничем в
свете не дорожит, так что даже и соблазнить его невозможно.
— Не мешайте мне, Александра Ивановна, — отчеканила ей генеральша, — я тоже хочу знать. Садитесь вот тут, князь, вот на
этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к
свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?
— «Помилуй, да
это не верно, ну, как не даст?» — «Стану на колени и буду в ногах валяться до тех пор, пока даст, без того не уеду!» — «Когда едешь-то?» — «Завтра чем
свет в пять часов».
— Ну,
это там… из романов!
Это, князь голубчик, старые бредни, а нынче
свет поумнел, и всё
это вздор! Да и куда тебе жениться, за тобой за самим еще няньку нужно!
— Знаете, Афанасий Иванович,
это, как говорят, у японцев в
этом роде бывает, — говорил Иван Петрович Птицын, — обиженный там будто бы идет к обидчику и говорит ему: «Ты меня обидел, за
это я пришел распороть в твоих глазах свой живот», и с
этими словами действительно распарывает в глазах обидчика свой живот и чувствует, должно быть, чрезвычайное удовлетворение, точно и в самом деле отмстил. Странные бывают на
свете характеры, Афанасий Иванович!
В
этих воротах, и без того темных, в
эту минуту было очень темно: надвинувшаяся грозовая туча поглотила вечерний
свет, и в то самое время, как князь подходил к дому, туча вдруг разверзлась и пролилась.
Затем вдруг как бы что-то разверзлось пред ним: необычайный внутренний
свет озарил его душу.
Это мгновение продолжалось, может быть, полсекунды; но он, однако же, ясно и сознательно помнил начало, самый первый звук своего страшного вопля, который вырвался из груди его сам собой и который никакою силой он не мог бы остановить. Затем сознание его угасло мгновенно, и наступил полный мрак.
А то, что вы написали про Павлищева, то уж совершенно невыносимо: вы называете
этого благороднейшего человека сладострастным и легкомысленным так смело, так положительно, как будто вы и в самом деле говорите правду, а между тем
это был самый целомудренный человек, какие были на
свете!
— Я бы удивился, совсем, впрочем, не зная
света (я сознаюсь в
этом), тому, что вы не только сами остались в обществе давешней нашей компании, для вас неприличной, но и оставили
этих… девиц выслушивать дело скандальное, хотя они уже всё прочли в романах.
— Да почти ничего дальше, — продолжал Евгений Павлович, — я только хотел заметить, что от
этого дело может прямо перескочить на право силы, то есть на право единичного кулака и личного захотения, как, впрочем, и очень часто кончалось на
свете. Остановился же Прудон на праве силы. В американскую войну многие самые передовые либералы объявили себя в пользу плантаторов, в том смысле, что негры суть негры, ниже белого племени, а стало быть, право силы за белыми…
Сомнения нет, что семейные мучения ее были неосновательны, причину имели ничтожную и до смешного были преувеличены; но если у кого бородавка на носу или на лбу, то ведь так и кажется, что всем только одно было и есть на
свете, чтобы смотреть на вашу бородавку, над нею смеяться и осуждать вас за нее, хотя бы вы при
этом открыли Америку.
По поводу близкой свадьбы Аделаиды заговорили в
свете и об Аглае, и при
этом Аглая держала себя везде так прекрасно, так ровно, так умно, так победительно, гордо немножко, но ведь
это к ней так идет!
Чем же
это объяснить, по-твоему, кроме того, что наполовину дело — мираж, не существует, вроде того, как, например,
свет луны… или другие привидения.
Записка была написана наскоро и сложена кое-как, всего вероятнее, пред самым выходом Аглаи на террасу. В невыразимом волнении, похожем на испуг, князь крепко зажал опять в руку бумажку и отскочил поскорей от окна, от
света, точно испуганный вор; но при
этом движении вдруг плотно столкнулся с одним господином, который очутился прямо у него за плечами.
— Я, милый князь, завтра чем
свет еду по
этому несчастному делу (ну, вот о дяде-то) в Петербург; представьте себе: всё
это верно, и все уже знают, кроме меня.
— Увидите; скорее усаживайтесь; во-первых, уж потому, что собрался весь
этот ваш… народ. Я так и рассчитывал, что народ будет; в первый раз в жизни мне расчет удается! А жаль, что не знал о вашем рождении, а то бы приехал с подарком… Ха-ха! Да, может, я и с подарком приехал! Много ли до
света?
— Любовное письмо? Мое письмо — любовное!
Это письмо самое почтительное,
это письмо из сердца моего вылилось в самую тяжелую минуту моей жизни! Я вспомнил тогда о вас, как о каком-то
свете… я…
Эта несчастная женщина глубоко убеждена, что она самое павшее, самое порочное существо из всех на
свете.
Иногда я доводил ее до того, что она как бы опять видела кругом себя
свет; но тотчас же опять возмущалась и до того доходила, что меня же с горечью обвиняла за то, что я высоко себя над нею ставлю (когда у меня и в мыслях
этого не было), и прямо объявила мне, наконец, на предложение брака, что она ни от кого не требует ни высокомерного сострадания, ни помощи, ни «возвеличения до себя».
«Я, однако же, замечаю (писала она в другом письме), что я вас с ним соединяю, и ни разу не спросила еще, любите ли вы его? Он вас полюбил, видя вас только однажды. Он о вас как о „
свете“ вспоминал;
это его собственные слова, я их от него слышала. Но я и без слов поняла, что вы для него
свет. Я целый месяц подле него прожила и тут поняла, что и вы его любите; вы и он для меня одно».
Но, боже, сколько миллионов и биллионов раз повторялся мужьями целого
света этот сердечный крик после их медового месяца, и кто знает, может быть, и на другой же день после свадьбы.
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в
этом же роде всё
это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё
это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё
это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах
света, то есть, смотря с
этой точки зрения, то есть, потому… конечно,
свет;
свет есть
свет; но всё же и князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
По ее мнению, всё происшедшее было «непростительным и даже преступным вздором, фантастическая картина, глупая и нелепая!» Прежде всего уж то, что «
этот князишка — больной идиот, второе — дурак, ни
света не знает, ни места в
свете не имеет: кому его покажешь, куда приткнешь? демократ какой-то непозволительный, даже и чинишка-то нет, и… и… что скажет Белоконская?
К тому же Белоконская и в самом деле скоро уезжала; а так как ее протекция действительно много значила в
свете и так как надеялись, что она к князю будет благосклонна, то родители и рассчитывали, что «
свет» примет жениха Аглаи прямо из рук всемощной «старухи», а стало быть, если и будет в
этом что-нибудь странное, то под таким покровительством покажется гораздо менее странным.
Его, впрочем, в
свете уже давно знали;
это был там уже свой человек, хотя и молодой человек.
— Мне кажется, что вас слишком уже поразил случай с вашим благодетелем, — ласково и не теряя спокойствия заметил старичок, — вы воспламенены… может быть, уединением. Если бы вы пожили больше с людьми, а в
свете, я надеюсь, вам будут рады, как замечательному молодому человеку, то, конечно, успокоите ваше одушевление и увидите, что всё
это гораздо проще… и к тому же такие редкие случаи… происходят, по моему взгляду, отчасти от нашего пресыщения, а отчасти от… скуки…
Откройте жаждущим и воспаленным Колумбовым спутникам берег Нового
Света, откройте русскому человеку русский
Свет, дайте отыскать ему
это золото,
это сокровище, сокрытое от него в земле!
Я много слышал и сам очень верил, что в
свете всё манера, всё дряхлая форма, а сущность иссякла; но ведь я сам теперь вижу, что
этого быть не может у нас;
это где-нибудь, а только не у нас.
К
этому прибавляли, в виде современной характеристики нравов, что бестолковый молодой человек действительно любил свою невесту, генеральскую дочь, но отказался от нее единственно из нигилизма и ради предстоящего скандала, чтобы не отказать себе в удовольствии жениться пред всем
светом на потерянной женщине и тем доказать, что в его убеждении нет ни потерянных, ни добродетельных женщин, а есть только одна свободная женщина; что он в светское и старое разделение не верит, а верует в один только «женский вопрос».
— Вот ты как давеча ко мне зазвонил, я тотчас здесь и догадался, что
это ты самый и есть; подошел к дверям на цыпочках и слышу, что ты с Пафнутьевной разговариваешь, а я уж той чем
свет заказал: если ты, или от тебя кто, али кто бы то ни был, начнет ко мне стукать, так чтобы не сказываться ни под каким видом; а особенно если ты сам придешь меня спрашивать, и имя твое ей объявил.