Неточные совпадения
Но среди всех
этих неотразимых
фактов наступил и еще один
факт: старшей дочери, Александре, вдруг и совсем почти неожиданно (как и всегда
это так бывает), минуло двадцать пять лет.
Происходило
это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К
этому времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его, то как бы с неба упал. А между тем мы все-таки сообщим еще один
факт и тем самым закончим наше введение.
По
этим трем письмам, по числам и по
фактам, в них обозначенным, доказывается математически, безо всякой возможности опровержения и даже сомнения, что Николай Андреевич выехал тогда за границу (где и пробыл сряду три года) ровно за полтора года до вашего рождения, господин Бурдовский.
— Если можете, господин Бурдовский, — тихо и сладко остановил его Гаврила Ардалионович, — то останьтесь еще минут хоть на пять. По
этому делу обнаруживается еще несколько чрезвычайно важных
фактов, особенно для вас, во всяком случае, весьма любопытных. По мнению моему, вам нельзя не познакомиться с ними, и самим вам, может быть, приятнее станет, если дело будет совершенно разъяснено…
Я имею доказательства, что
этот семейный
факт, совершенно точный и верный, весьма малоизвестен, даже совсем забыт.
По
этим свидетельствам и опять-таки по подтверждению матушки вашей выходит, что полюбил он вас потому преимущественно, что вы имели в детстве вид косноязычного, вид калеки, вид жалкого, несчастного ребенка (а у Павлищева, как я вывел по точным доказательствам, была всю жизнь какая-то особая нежная склонность ко всему угнетенному и природой обиженному, особенно в детях, —
факт, по моему убеждению, чрезвычайно важный для нашего дела).
Наконец, я могу похвалиться точнейшими изысканиями о том главном
факте, как
эта чрезвычайная привязанность к вам Павлищева (стараниями которого вы поступили в гимназию и учились под особым надзором) породила, наконец, мало-помалу, между родственниками и домашними Павлищева мысль, что вы сын его, и что ваш отец был только обманутый муж.
Но главное в том, что мысль
эта укрепилась до точного и всеобщего убеждения только в последние годы жизни Павлищева, когда все испугались за завещание и когда первоначальные
факты были забыты, а справки невозможны.
— Я вам, господа, скажу
факт, — продолжал он прежним тоном, то есть как будто с необыкновенным увлечением и жаром и в то же время чуть не смеясь, может быть, над своими же собственными словами, —
факт, наблюдение и даже открытие которого я имею честь приписывать себе, и даже одному себе; по крайней мере об
этом не было еще нигде сказано или написано.
В
факте этом выражается вся сущность русского либерализма того рода, о котором я говорю.
Факт этот верный, я стою за
это и… надобно же было высказать когда-нибудь правду вполне, просто и откровенно; но
факт этот в то же время и такой, которого нигде и никогда, спокон веку и ни в одном народе, не бывало и не случалось, а стало быть,
факт этот случайный и может пройти, я согласен.
Ни единого светского на шестьдесят нумеров духовенства, и
это страшная мысль, историческая мысль, статистическая мысль, наконец, и из таких-то
фактов и воссоздается история у умеющего; ибо до цифирной точности возводится, что духовенство по крайней мере в шестьдесят раз жило счастливее и привольнее, чем все остальное тогдашнее человечество.
Мы видим
это ясно из
фактов: упоминается, что он все-таки съел же пять или шесть младенцев, сравнительно цифра ничтожная, но зато знаменательная в другом отношении.
Иногда снятся странные сны, невозможные и неестественные; пробудясь, вы припоминаете их ясно и удивляетесь странному
факту: вы помните прежде всего, что разум не оставлял вас во всё продолжение вашего сновидения; вспоминаете даже, что вы действовали чрезвычайно хитро и логично во всё
это долгое, долгое время, когда вас окружали убийцы, когда они с вами хитрили, скрывали свое намерение, обращались с вами дружески, тогда как у них уже было наготове оружие, и они лишь ждали какого-то знака; вы вспоминаете, как хитро вы их наконец обманули, спрятались от них; потом вы догадались, что они наизусть знают весь ваш обман и не показывают вам только вида, что знают, где вы спрятались; но вы схитрили и обманули их опять, всё
это вы припоминаете ясно.
Один из ваших убийц в ваших глазах обратился в женщину, а из женщины в маленького, хитрого, гадкого карлика, — и вы всё
это допустили тотчас же, как совершившийся
факт, почти без малейшего недоумения, и именно в то самое время, когда, с другой стороны, ваш разум был в сильнейшем напряжении, выказывал чрезвычайную силу, хитрость, догадку, логику?
Он действительно плакал три дня, пока князь оставался тогда в Петербурге, но в
эти три дня он успел и возненавидеть князя за то, что тот смотрел на него слишком уж сострадательно, тогда как
факт, что он возвратил такие деньги, «не всякий решился бы сделать».
— О,
это так! — вскричал князь. —
Эта мысль и меня поражала, и даже недавно. Я знаю одно истинное убийство за часы, оно уже теперь в газетах. Пусть бы выдумал
это сочинитель, — знатоки народной жизни и критики тотчас же крикнули бы, что
это невероятно; а прочтя в газетах как
факт, вы чувствуете, что из таких-то именно
фактов поучаетесь русской действительности. Вы
это прекрасно заметили, генерал! — с жаром закончил князь, ужасно обрадовавшись, что мог ускользнуть от явной краски в лице.
Ну, опиши я
эти все
факты, — а я бывал свидетелем и величайших
фактов, — издай я их теперь, и все
эти критики, все
эти литературные тщеславия, все
эти зависти, партии и… нет-с, слуга покорный!
Все
это только
факты мизерные, политические.
Это объяснение показалось весьма вероятным и было принято большинством дачников, тем более что подтверждалось ежедневными
фактами.
Но кроме
этих, весьма точных обстоятельств, нам известны и еще некоторые
факты, которые решительно нас сбивают с толку, именно потому, что противоречат с предыдущими.