Цитаты со словом «может»
Не утерпев, я сел записывать эту историю моих первых шагов на жизненном поприще, тогда как
мог бы обойтись и без того.
С досадой, однако, предчувствую, что, кажется, нельзя обойтись совершенно без описания чувств и без размышлений (
может быть, даже пошлых): до того развратительно действует на человека всякое литературное занятие, хотя бы и предпринимаемое единственно для себя.
Размышления же
могут быть даже очень пошлы, потому что то, что сам ценишь, очень возможно, не имеет никакой цены на посторонний взгляд.
К делу; хотя ничего нет мудренее, как приступить к какому-нибудь делу, —
может быть, даже и ко всякому делу.
Я хоть и начну с девятнадцатого сентября, а все-таки вставлю слова два о том, кто я, где был до того, а стало быть, и что
могло быть у меня в голове хоть отчасти в то утро девятнадцатого сентября, чтоб было понятнее читателю, а может быть, и мне самому.
Любопытно, что этот человек, столь поразивший меня с самого детства, имевший такое капитальное влияние на склад всей души моей и даже,
может быть, еще надолго заразивший собою все мое будущее, этот человек даже и теперь в чрезвычайно многом остается для меня совершенною загадкой.
Вставлю здесь, чтобы раз навсегда отвязаться: редко кто
мог столько вызлиться на свою фамилию, как я, в продолжение всей моей жизни.
Иным, по-видимому, это совершенно было не нужно; да и не знаю, к какому бы черту это
могло быть хоть кому-нибудь нужно?
Я хочу только сказать, что никогда не
мог узнать и удовлетворительно догадаться, с чего именно началось у него с моей матерью.
Верю, что так, и русское словцо это: так — прелестно; но все-таки мне всегда хотелось узнать, с чего именно у них
могло произойти.
Замечу, что мою мать я, вплоть до прошлого года, почти не знал вовсе; с детства меня отдали в люди, для комфорта Версилова, об чем, впрочем, после; а потому я никак не
могу представить себе, какое у нее могло быть в то время лицо.
Если она вовсе не была так хороша собой, то чем
мог в ней прельститься такой человек, как тогдашний Версилов?
Он прибавлял, что из-за «Антона Горемыки»,
может, и в деревню тогда приехал, — и прибавлял чрезвычайно серьезно.
В какой же форме
мог начать этот «глупый щенок» с моей матерью?
В этом я убежден, несмотря на то что ничего не знаю, и если бы было противное, то надо бы было разом низвести всех женщин на степень простых домашних животных и в таком только виде держать их при себе;
может быть, этого очень многим хотелось бы.
Для простого «развлечения» Версилов
мог выбрать другую, и такая там была, да еще незамужняя, Анфиса Константиновна Сапожкова, сенная девушка.
Ибо об чем, о Господи, об чем
мог говорить в то время такой человек, как Версилов, с такою особою, как моя мать, даже и в случае самой неотразимой любви?
Я слышал от развратных людей, что весьма часто мужчина, с женщиной сходясь, начинает совершенно молча, что, конечно, верх чудовищности и тошноты; тем не менее Версилов, если б и хотел, то не
мог бы, кажется, иначе начать с моею матерью.
Вопрос следующий: как она-то
могла, она сама, уже бывшая полгода в браке, да еще придавленная всеми понятиями о законности брака, придавленная, как бессильная муха, она, уважавшая своего Макара Ивановича не меньше чем какого-то Бога, как она-то могла, в какие-нибудь две недели, дойти до такого греха?
Почем знать,
может быть, она полюбила до смерти… фасон его платья, парижский пробор волос, его французский выговор, именно французский, в котором она не понимала ни звука, тот романс, который он спел за фортепьяно, полюбила нечто никогда не виданное и не слыханное (а он был очень красив собою), и уж заодно полюбила, прямо до изнеможения, всего его, с фасонами и романсами.
Итак,
мог же, стало быть, этот молодой человек иметь в себе столько самой прямой и обольстительной силы, чтобы привлечь такое чистое до тех пор существо и, главное, такое совершенно разнородное с собою существо, совершенно из другого мира и из другой земли, и на такую явную гибель?
Я так и прописываю это слово: «уйти в свою идею», потому что это выражение
может обозначить почти всю мою главную мысль — то самое, для чего я живу на свете.
В уединении мечтательной и многолетней моей московской жизни она создалась у меня еще с шестого класса гимназии и с тех пор,
может быть, ни на миг не оставляла меня.
Прибавлю, однако, что я кончил гимназический курс в последнем году плохо, тогда как до седьмого класса всегда был из первых, а случилось это вследствие той же идеи, вследствие вывода,
может быть ложного, который я из нее вывел.
Этот вызов человека, сухого и гордого, ко мне высокомерного и небрежного и который до сих пор, родив меня и бросив в люди, не только не знал меня вовсе, но даже в этом никогда не раскаивался (кто знает,
может быть, о самом существовании моем имел понятие смутное и неточное, так как оказалось потом, что и деньги не он платил за содержание мое в Москве, а другие), вызов этого человека, говорю я, так вдруг обо мне вспомнившего и удостоившего собственноручным письмом, — этот вызов, прельстив меня, решил мою участь.
«Посмотрю, что будет, — рассуждал я, — во всяком случае я связываюсь с ними только на время,
может быть, на самое малое.
Меня тянуло в этот неизвестный океан еще и потому, что я прямо
мог войти в него властелином и господином даже чужих судеб, да еще чьих!
К тому же Версилов
мог думать (если только удостоивал обо мне думать), что вот едет маленький мальчик, отставной гимназист, подросток, и удивляется на весь свет.
Я с самого детства привык воображать себе этого человека, этого «будущего отца моего» почти в каком-то сиянии и не
мог представить себе иначе, как на первом месте везде.
Я не
мог представить себе этого.
Я сказал уже, что он остался в мечтах моих в каком-то сиянии, а потому я не
мог вообразить, как можно было так постареть и истереться всего только в девять каких-нибудь лет с тех пор: мне тотчас же стало грустно, жалко, стыдно.
Кроме нищеты, стояло нечто безмерно серьезнейшее, — не говоря уже о том, что все еще была надежда выиграть процесс о наследстве, затеянный уже год у Версилова с князьями Сокольскими, и Версилов
мог получить в самом ближайшем будущем имение, ценностью в семьдесят, а может и несколько более тысяч.
Прожив уже месяц, я с каждым днем убеждался, что за окончательными разъяснениями ни за что не
мог обратиться к нему.
Я никак не
мог понять, для чего он это сделал.
Короче, со мной он обращался как с самым зеленым подростком, чего я почти не
мог перенести, хотя и знал, что так будет.
Ждал я одного лица, с приездом которого в Петербург
мог окончательно узнать истину; в этом была моя последняя надежда.
Прибавлю, что это и решило с первого дня, что я не грубил ему; даже рад был, если приводилось его иногда развеселить или развлечь; не думаю, чтоб признание это
могло положить тень на мое достоинство.
Говорить речи ему очень понравилось: по крайней мере все
могли видеть его ум.
Ее я, конечно, никогда не видал, да и представить не
мог, как буду с ней говорить, и буду ли; но мне представлялось (может быть, и на достаточных основаниях), что с ее приездом рассеется и мрак, окружавший в моих глазах Версилова.
Твердым я оставаться не
мог: было ужасно досадно, что с первого же шагу я так малодушен и неловок; было ужасно любопытно, а главное, противно, — целых три впечатления.
О вероятном прибытии дочери мой князь еще не знал ничего и предполагал ее возвращение из Москвы разве через неделю. Я же узнал накануне совершенно случайно: проговорилась при мне моей матери Татьяна Павловна, получившая от генеральши письмо. Они хоть и шептались и говорили отдаленными выражениями, но я догадался. Разумеется, не подслушивал: просто не
мог не слушать, когда увидел, что вдруг, при известии о приезде этой женщины, так взволновалась мать. Версилова дома не было.
Старику я не хотел передавать, потому что не
мог не заметить во весь этот срок, как он трусит ее приезда.
Но всего милее ему было поболтать о женщинах, и так как я, по нелюбви моей к разговорам на эту тему, не
мог быть хорошим собеседником, то он иногда даже огорчался.
Я рассчитывал, что нас сегодня непременно прервут (недаром же билось сердце), — и тогда,
может, я и не решусь заговорить об деньгах.
Я ведь не
могу не заметить, и юноша тоже заметит, и ребенок, начинающий мальчик, тоже заметит; это подло.
— Друг мой, но ведь ты
мог попасть в серьезную историю: они могли стащить тебя к мировому?
В роще он канарейку выпустил, так как она не
может далеко улететь после клетки, и стал стрелять в нее, но не попал.
— Александра Петровна Синицкая, — ты, кажется, ее должен был здесь встретить недели три тому, — представь, она третьего дня вдруг мне, на мое веселое замечание, что если я теперь женюсь, то по крайней мере
могу быть спокоен, что не будет детей, — вдруг она мне и даже с этакою злостью: «Напротив, у вас-то и будут, у таких-то, как вы, и бывают непременно, с первого даже года пойдут, увидите».
— Ну, cher enfant, не от всякого можно обидеться. Я ценю больше всего в людях остроумие, которое видимо исчезает, а что там Александра Петровна скажет — разве
может считаться?
Цитаты из русской классики со словом «может»
Ассоциации к слову «может»
Предложения со словом «мочь»
- Возникла ситуация, когда сходные по своей сути услуги могли быть документально описаны различными терминами.
- Это разумнее всего считать ложью, ибо в семье вполне может быть человек, говорящий правду.
- – А что я ещё могу сказать, если ты забыл на кухонном столе карту? – огрызнулась мама.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «мочь»
Афоризмы русских писателей со словом «мочь»
- Женщина, даже самая бескорыстная, ценит в мужчине щедрость и широту натуры. Женщина поэтична, а что может быть прозаичнее скупости?
- Никогда мы не знаем, что именно может повернуть нашу жизнь, скривить ее линию. Нам это не дано.
- Свободны могут быть или все, или никто, включая и тех, кто управляет, кто устанавливает данный порядок.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно