Неточные совпадения
Я так и прописываю это слово: «уйти в свою идею», потому что это выражение может обозначить почти
всю мою главную мысль — то самое, для чего я живу
на свете.
К тому же Версилов мог думать (если только удостоивал обо мне думать), что вот едет маленький мальчик, отставной гимназист, подросток, и удивляется
на весь свет.
Отвернулись от него
все, между прочим и
все влиятельные знатные люди, с которыми он особенно умел во
всю жизнь поддерживать связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком и — что хуже
всего в глазах «
света» — скандальном поступке, будто бы совершенном им с лишком год назад в Германии, и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из князей Сокольских, и
на которую он не ответил вызовом.
Поступив к нему, я тотчас заметил, что в уме старика гнездилось одно тяжелое убеждение — и этого никак нельзя было не заметить, — что все-де как-то странно стали смотреть
на него в
свете, что
все будто стали относиться к нему не так, как прежде, к здоровому; это впечатление не покидало его даже в самых веселых светских собраниях.
На свете всегда подлостью оканчивается, и, что хуже
всего, он тогда сумел-таки почти доказать мне, что я заслужил неоспоримо, а я имел глупость поверить, и притом как-то решительно невозможно было не взять.
— Cher… жаль, если в конце жизни скажешь себе, как и я: je sais tout, mais je ne sais rien de bon. [Я знаю
все, но не знаю ничего хорошего (франц.).] Я решительно не знаю, для чего я жил
на свете! Но… я тебе столько обязан… и я даже хотел…
Зачем, для чего, когда он и без того
всех выше
на свете?
Заметь, что это лучшая из
всех женщин, каких я встречал
на свете.
Он не договорил и очень неприятно поморщился. Часу в седьмом он опять уехал; он
все хлопотал. Я остался наконец один-одинехонек. Уже рассвело. Голова у меня слегка кружилась. Мне мерещился Версилов: рассказ этой дамы выдвигал его совсем в другом
свете. Чтоб удобнее обдумать, я прилег
на постель Васина так, как был, одетый и в сапогах,
на минутку, совсем без намерения спать — и вдруг заснул, даже не помню, как и случилось. Я проспал почти четыре часа; никто-то не разбудил меня.
Я знал, серьезно знал,
все эти три дня, что Версилов придет сам, первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому что ни за что
на свете не пошел бы к нему первый, и не по строптивости, а именно по любви к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
Предварю читателя, что князь Сергей Петрович к высшему петербургскому
свету все еще не принадлежал настоящим образом, несмотря
на все страстное желание свое (о желании я знал), а потому он ужасно должен был ценить такое посещение.
Я
все не подымал
на нее глаз: поглядеть
на нее значило облиться
светом, радостью, счастьем, а я не хотел быть счастливым.
Кажется, я минут
на десять или более забылся совсем, заснул, но взвизгнула болонка, и я очнулся: сознание вдруг
на мгновение воротилось ко мне вполне и осветило меня
всем своим
светом; я вскочил в ужасе.
— Тайна что?
Все есть тайна, друг, во
всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды
всем сонмом
на небе блещут в ночи —
все одна эта тайна, одинаковая. А
всех большая тайна — в том, что душу человека
на том
свете ожидает. Вот так-то, друг!
Напротив, в то смутное первое мгновение
на кровати, сейчас по уходе Настасьи Егоровны, я даже и не останавливался
на Ламберте, но… меня захватила пуще
всего весть о ней, о разрыве ее с Бьорингом и о счастье ее в
свете, о праздниках, об успехе, о «блеске».
Это ты хорошо сейчас сказал про капитал; но видишь, Ламберт, ты не знаешь высшего
света: у них
все это
на самых патриархальных, родовых, так сказать, отношениях, так что теперь, пока она еще не знает моих способностей и до чего я в жизни могу достигнуть — ей все-таки теперь будет стыдно.
— Я ценю наши бывшие встречи; мне в вас дорог юноша, и даже, может быть, эта самая искренность… Я ведь — пресерьезный характер. Я — самый серьезный и нахмуренный характер из
всех современных женщин, знайте это… ха-ха-ха! Мы еще наговоримся, а теперь я немного не по себе, я взволнована и… кажется, у меня истерика. Но наконец-то, наконец-то даст он и мне жить
на свете!
Хотя старый князь, под предлогом здоровья, и был тогда своевременно конфискован в Царское Село, так что известие о его браке с Анной Андреевной не могло распространиться в
свете и было
на время потушено, так сказать, в самом зародыше, но, однако же, слабый старичок, с которым
все можно было сделать, ни за что
на свете не согласился бы отстать от своей идеи и изменить Анне Андреевне, сделавшей ему предложение.
Кричал же Бьоринг
на Анну Андреевну, которая вышла было тоже в коридор за князем; он ей грозил и, кажется, топал ногами — одним словом, сказался грубый солдат-немец, несмотря
на весь «свой высший
свет».
Я решил, несмотря
на все искушение, что не обнаружу документа, не сделаю его известным уже целому
свету (как уже и вертелось в уме моем); я повторял себе, что завтра же положу перед нею это письмо и, если надо, вместо благодарности вынесу даже насмешливую ее улыбку, но все-таки не скажу ни слова и уйду от нее навсегда…
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни один купец, ни подрядчик не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких, что
весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…
Да объяви
всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и
на свете еще не было, что может
все сделать,
все,
все,
все!
Чудно
все завелось теперь
на свете: хоть бы народ-то уж был видный, а то худенький, тоненький — как его узнаешь, кто он?
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [понимаете ли (фр.).], в
свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь, не такой случай, который меня… (посматривает
на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за
всё…
Г-жа Простакова. Ты же еще, старая ведьма, и разревелась. Поди, накорми их с собою, а после обеда тотчас опять сюда. (К Митрофану.) Пойдем со мною, Митрофанушка. Я тебя из глаз теперь не выпущу. Как скажу я тебе нещечко, так пожить
на свете слюбится. Не век тебе, моему другу, не век тебе учиться. Ты, благодаря Бога, столько уже смыслишь, что и сам взведешь деточек. (К Еремеевне.) С братцем переведаюсь не по-твоему. Пусть же
все добрые люди увидят, что мама и что мать родная. (Отходит с Митрофаном.)