Неточные совпадения
Письма присылались в год по
два раза, не более и не менее, и были чрезвычайно одно на
другое похожие.
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где же мне его ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря на то что Ефим тащил меня туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее, а если я боялся, то совсем
другого. На этот раз пойти решился; это тоже было в
двух шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это была жена его, и, кажется, по виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка. Но в комнате оставались еще
две дамы — одна очень небольшого роста, лет двадцати, в черном платьице и тоже не из дурных, а
другая лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в разговор не вступали.
Впрочем, у него, видите ли, умер ребенок, то есть, в сущности,
две девочки, обе одна за
другой, в скарлатине…
Сомнения нет, что намерения стать Ротшильдом у них не было: это были лишь Гарпагоны или Плюшкины в чистейшем их виде, не более; но и при сознательном наживании уже в совершенно
другой форме, но с целью стать Ротшильдом, — потребуется не меньше хотения и силы воли, чем у этих
двух нищих.
Это было очень трудное испытание, но через
два с лишком года, при приезде в Петербург, у меня в кармане, кроме
других денег, было семьдесят рублей, накопленных единственно из этого сбережения.
Я бросился к двери и отворил; разом со мной отворилась и
другая дверь в конце коридора, хозяйкина, как узнал я после, откуда выглянули
две любопытные головы.
С англичанином, как вы знаете, знакомство завязать трудно; но вот через
два месяца, кончив срок лечения, мы все в области гор, всходим компанией, с остроконечными палками, на гору, ту или
другую, все равно.
Эти
две комнаты были точь-в-точь
две канареечные клетки, одна к
другой приставленные, одна
другой меньше, в третьем этаже и окнами на двор.
Это были
две дамы, и обе громко говорили, но каково же было мое изумление, когда я по голосу узнал в одной Татьяну Павловну, а в
другой — именно ту женщину, которую всего менее приготовлен был теперь встретить, да еще при такой обстановке!
Вскочила это она, кричит благим матом, дрожит: „Пустите, пустите!“ Бросилась к дверям, двери держат, она вопит; тут подскочила давешняя, что приходила к нам, ударила мою Олю
два раза в щеку и вытолкнула в дверь: „Не стоишь, говорит, ты, шкура, в благородном доме быть!“ А
другая кричит ей на лестницу: „Ты сама к нам приходила проситься, благо есть нечего, а мы на такую харю и глядеть-то не стали!“ Всю ночь эту она в лихорадке пролежала, бредила, а наутро глаза сверкают у ней, встанет, ходит: „В суд, говорит, на нее, в суд!“ Я молчу: ну что, думаю, тут в суде возьмешь, чем докажешь?
— Не знаю; не берусь решать, верны ли эти
два стиха иль нет. Должно быть, истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая истина, а в
другом — ложь. Я только знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
— Mon ami, как я рад, как я рад… Мы обо всем этом после. Кстати, вот тут в портфеле у меня
два письма: одно нужно завезти и объясниться лично,
другое в банк — и там тоже…
— Придете, и тогда… тогда
другой разговор. Будет главный разговор.
Две тысячи, помните!
За игорным столом приходилось даже иногда говорить кой с кем; но раз я попробовал на
другой день, тут же в комнатах, раскланяться с одним господчиком, с которым не только говорил, но даже и смеялся накануне, сидя рядом, и даже
две карты ему угадал, и что ж — он совершенно не узнал меня.
О
друг мой, она сказала всего только
два слова, но это… это было вроде великолепнейшего стихотворения.
Князь, воротившись с игры, написал в ту же ночь
два письма — одно мне, а
другое в тот прежний его полк, в котором была у него история с корнетом Степановым.
Таким образом, мы хотя и просидели весь обед за одним столом, но были разделены на
две группы: рябой с Ламбертом, ближе к окну, один против
другого, и я рядом с засаленным Андреевым, а напротив меня — Тришатов.
Ну где же прежде нам было бы понять
друг друга, когда я и сам-то понял себя самого — лишь сегодня, в пять часов пополудни, ровно за
два часа до смерти Макара Ивановича.
С ним бы я тотчас же все порешил — я это чувствовал; мы поняли бы один
другого с
двух слов!
Я тотчас же пошлю к князю В—му и к Борису Михайловичу Пелищеву, его
друзьям с детства; оба — почтенные влиятельные в свете лица, и, я знаю это, они уже
два года назад с негодованием отнеслись к некоторым поступкам его безжалостной и жадной дочери.
Неточные совпадения
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь
два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них! не ровен час, какой-нибудь
другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Городничий (тихо, Добчинскому).Слушайте: вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите
две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а
другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя?
«Грехи, грехи, — послышалось // Со всех сторон. — Жаль Якова, // Да жутко и за барина, — // Какую принял казнь!» // — Жалей!.. — Еще прослушали // Два-три рассказа страшные // И горячо заспорили // О том, кто всех грешней? // Один сказал: кабатчики, //
Другой сказал: помещики, // А третий — мужики. // То был Игнатий Прохоров, // Извозом занимавшийся, // Степенный и зажиточный
Две церкви в нем старинные, // Одна старообрядская, //
Другая православная, // Дом с надписью: училище, // Пустой, забитый наглухо, // Изба в одно окошечко, // С изображеньем фельдшера, // Пускающего кровь.
Садятся
два крестьянина, // Ногами упираются, // И жилятся, и тужатся, // Кряхтят — на скалке тянутся, // Суставчики трещат! // На скалке не понравилось: // «Давай теперь попробуем // Тянуться бородой!» // Когда порядком бороды //
Друг дружке поубавили, // Вцепились за скулы! // Пыхтят, краснеют, корчатся, // Мычат, визжат, а тянутся! // «Да будет вам, проклятые! // Не разольешь водой!»