Неточные совпадения
И он прав: ничего нет глупее, как называться Долгоруким, не будучи
князем. Эту глупость я таскаю на себе без вины. Впоследствии, когда я стал уже очень сердиться, то на вопрос: ты
князь? всегда
отвечал...
Потом, когда уж я в последней степени озлился, то на вопрос: вы
князь? твердо раз
ответил...
Отвернулись от него все, между прочим и все влиятельные знатные люди, с которыми он особенно умел во всю жизнь поддерживать связи, вследствие слухов об одном чрезвычайно низком и — что хуже всего в глазах «света» — скандальном поступке, будто бы совершенном им с лишком год назад в Германии, и даже о пощечине, полученной тогда же слишком гласно, именно от одного из
князей Сокольских, и на которую он не
ответил вызовом.
— Извините,
князь, я — не Аркадий Андреевич, а Аркадий Макарович, — резко отрезал я, совсем уж забыв, что нужно бы
ответить дамам поклоном. Черт бы взял эту неблагопристойную минуту!
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему в кабинете
князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел в кабинете минуты три и ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и после этих трех минут спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не
ответил, потому что все у меня заволоклось.
Но после похорон девицы молодой
князь Сокольский, возвратившийся из Парижа в Эмс, дал Версилову пощечину публично в саду и тот не
ответил вызовом; напротив, на другой же день явился на променаде как ни в чем не бывало.
— Я не знаю, в каком смысле вы сказали про масонство, —
ответил он, — впрочем, если даже русский
князь отрекается от такой идеи, то, разумеется, еще не наступило ей время. Идея чести и просвещения, как завет всякого, кто хочет присоединиться к сословию, незамкнутому и обновляемому беспрерывно, — конечно утопия, но почему же невозможная? Если живет эта мысль хотя лишь в немногих головах, то она еще не погибла, а светит, как огненная точка в глубокой тьме.
— Право, не знаю, как вам
ответить на это, мой милый
князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею
ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
— О, я не вам! — быстро
ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня
князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел на меня и на смеющегося Стебелькова.
— Слушайте, вы… негодный вы человек! — сказал я решительно. — Если я здесь сижу и слушаю и допускаю говорить о таких лицах… и даже сам
отвечаю, то вовсе не потому, что допускаю вам это право. Я просто вижу какую-то подлость… И, во-первых, какие надежды может иметь
князь на Катерину Николаевну?
— Да, была, — как-то коротко
ответила она, не подымая головы. — Да ведь ты, кажется, каждый день ходишь к больному
князю? — спросила она как-то вдруг, чтобы что-нибудь сказать, может быть.
— Проигрался, нет денег, —
ответил он сухо;
князь же решительно как будто не заметил и не узнал меня.
— Знал, —
отвечал тихо
князь и потупил глаза.
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется, не для того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет
князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему, может быть, и тут кое-что известно. Я не
ответил на его вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и не продолжал об этом.
— Разве что не так? — пробормотал он. — Я вот ждал вас спросить, — прибавил он, видя, что я не
отвечаю, — не прикажете ли растворить вот эту самую дверь, для прямого сообщения с княжескими покоями… чем через коридор? — Он указывал боковую, всегда запертую дверь, сообщавшуюся с его хозяйскими комнатами, а теперь, стало быть, с помещением
князя.