Начну с того, что для меня и сомнения нет, что он
любил маму, и если бросил ее и «разженился» с ней, уезжая, то, конечно, потому, что слишком заскучал или что-нибудь в этом роде, что, впрочем, бывает и со всеми на свете, но что объяснить всегда трудно.
Неточные совпадения
— Пока на постоялый двор, чтоб только не ночевать в этом доме. Скажи
маме, что я
люблю ее.
— Ах, как жаль! Какой жребий! Знаешь, даже грешно, что мы идем такие веселые, а ее душа где-нибудь теперь летит во мраке, в каком-нибудь бездонном мраке, согрешившая, и с своей обидой… Аркадий, кто в ее грехе виноват? Ах, как это страшно! Думаешь ли ты когда об этом мраке? Ах, как я боюсь смерти, и как это грешно! Не
люблю я темноты, то ли дело такое солнце!
Мама говорит, что грешно бояться… Аркадий, знаешь ли ты хорошо
маму?
— Ох, ты очень смешной, ты ужасно смешной, Аркадий! И знаешь, я, может быть, за то тебя всего больше и
любила в этот месяц, что ты вот этакий чудак. Но ты во многом и дурной чудак, — это чтоб ты не возгордился. Да знаешь ли, кто еще над тобой смеялся?
Мама смеялась,
мама со мной вместе: «Экий, шепчем, чудак, ведь этакий чудак!» А ты-то сидишь и думаешь в это время, что мы сидим и тебя трепещем.
Поражало меня тоже, что он больше
любил сам приходить ко мне, так что я наконец ужасно редко стал ходить к
маме, в неделю раз, не больше, особенно в самое последнее время, когда я уж совсем завертелся.
— Ну и слава Богу! — сказала
мама, испугавшись тому, что он шептал мне на ухо, — а то я было подумала… Ты, Аркаша, на нас не сердись; умные-то люди и без нас с тобой будут, а вот кто тебя любить-то станет, коли нас друг у дружки не будет?
— Ну, ну, ничего, — перебила
мама, — а вот
любите только друг дружку и никогда не ссорьтесь, то и Бог счастья пошлет.
— Это играть? Играть? Перестану,
мама; сегодня в последний раз еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил, что его денег там нет ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться…
Мама, милая, в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень
люблю Христа…
Мама плачет, говорит: «Если за него выйдешь, несчастна будешь,
любить перестанет».
— Он виноват в этом,
мама, это он во всем виноват; он нас никогда не
любил.
Не узнаешь ты,
мама, никогда, как я тебя тогда
любил!
Но
маму я всегда
любил, и тогда
любил, и вовсе не ненавидел, а было то, что всегда бывает: кого больше
любишь, того первого и оскорбляешь.
Он
маму любит,
маму, и я видел, как он обнимал ее, и я прежде сам думал, что он
любит Катерину Николаевну, но теперь узнал ясно, что он, может, ее когда-то
любил, но теперь давно ненавидит… и хочет мстить, и она боится, потому что я тебе скажу, Ламберт, он ужасно страшен, когда начнет мстить.
Ты рад, что я
любил твою
маму, и даже не верил, может быть, что я
любил ее?
Тут все, однако же, вместе: ведь я же
любил твою
маму в самом деле, искренно, не книжно.
О, я слишком знал и тогда, что я всегда начинал
любить твою
маму, чуть только мы с ней разлучались, и всегда вдруг холодел к ней, когда опять с ней сходились; но тут было не то, тогда было не то.
Впишу здесь, пожалуй, и собственное мое суждение, мелькнувшее у меня в уме, пока я тогда его слушал: я подумал, что
любил он
маму более, так сказать, гуманною и общечеловеческою любовью, чем простою любовью, которою вообще
любят женщин, и чуть только встретил женщину, которую полюбил этою простою любовью, то тотчас же и не захотел этой любви — вероятнее всего с непривычки.
И что ж, что я ее
люблю, — продолжал я вдохновенно и сверкая глазами, — я не стыжусь этого:
мама — ангел небесный, а она — царица земная!
Неточные совпадения
Оттого ли, что дети видели, что
мама любила эту тетю, или оттого, что они сами чувствовали в ней особенную прелесть; но старшие два, а за ними и меньшие, как это часто бывает с детьми, еще до обеда прилипли к новой тете и не отходили от нее.
Выдумывать было не легко, но он понимал, что именно за это все в доме, исключая Настоящего Старика,
любят его больше, чем брата Дмитрия. Даже доктор Сомов, когда шли кататься в лодках и Клим с братом обогнали его, — даже угрюмый доктор, лениво шагавший под руку с
мамой, сказал ей:
— Павля все знает, даже больше, чем папа. Бывает, если папа уехал в Москву, Павля с
мамой поют тихонькие песни и плачут обе две, и Павля целует мамины руки.
Мама очень много плачет, когда выпьет мадеры, больная потому что и злая тоже. Она говорит: «Бог сделал меня злой». И ей не нравится, что папа знаком с другими дамами и с твоей
мамой; она не
любит никаких дам, только Павлю, которая ведь не дама, а солдатова жена.
— Отец мой несчастливо в карты играл, и когда, бывало, проиграется, приказывает
маме разбавлять молоко водой, — у нас было две коровы.
Мама продавала молоко, она была честная, ее все
любили, верили ей. Если б ты знал, как она мучилась, плакала, когда ей приходилось молоко разбавлять. Ну, вот, и мне тоже стыдно, когда я плохо пою, — понял?