Неточные совпадения
Таким образом, я — законнорожденный, хотя я,
в высшей
степени, незаконный сын, и происхождение мое
не подвержено ни малейшему сомнению.
Да, действительно, я еще
не смыслю, хотя сознаюсь
в этом вовсе
не из гордости, потому что знаю, до какой
степени глупа
в двадцатилетнем верзиле
такая неопытность; только я скажу этому господину, что он сам
не смыслит, и докажу ему это.
В этом я убежден, несмотря на то что ничего
не знаю, и если бы было противное, то надо бы было разом низвести всех женщин на
степень простых домашних животных и
в таком только виде держать их при себе; может быть, этого очень многим хотелось бы.
Сделаю предисловие: читатель, может быть, ужаснется откровенности моей исповеди и простодушно спросит себя: как это
не краснел сочинитель? Отвечу, я пишу
не для издания; читателя же, вероятно, буду иметь разве через десять лет, когда все уже до
такой степени обозначится, пройдет и докажется, что краснеть уж нечего будет. А потому, если я иногда обращаюсь
в записках к читателю, то это только прием. Мой читатель — лицо фантастическое.
Я знал про себя, чем объяснить эту тень неудовольствия
в это утро, но
не ожидал, что до
такой степени передернется лицо его.
Когда потом, выздоравливая, я соображал, еще лежа
в постели: что бы мог узнать Ламберт из моего вранья и до какой именно
степени я ему проврался? — то ни разу
не приходило ко мне даже подозрения, что он мог
так много тогда узнать!
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой
в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше:
в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез
в груди, — а песня сатаны все
не умолкает, все глубже вонзается
в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь
в высшей
степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько
таких нот — и с последней нотой обморок!
Мы вышли из лавки, и Ламберт меня поддерживал, слегка обнявши рукой. Вдруг я посмотрел на него и увидел почти то же самое выражение его пристального, разглядывающего, страшно внимательного и
в высшей
степени трезвого взгляда, как и тогда,
в то утро, когда я замерзал и когда он вел меня, точно
так же обняв рукой, к извозчику и вслушивался, и ушами и глазами,
в мой бессвязный лепет. У пьянеющих людей, но еще
не опьяневших совсем, бывают вдруг мгновения самого полного отрезвления.
Собственно критических заметок, разумеется,
не позволю себе ни малейших: хотя каждая страница наводит на размышления… например, то обстоятельство, что вы
так долго и
так упорно держали у себя „документ“ —
в высшей
степени характеристично…
Неточные совпадения
Но
так как он все-таки был сыном XVIII века, то
в болтовне его нередко прорывался дух исследования, который мог бы дать очень горькие плоды, если б он
не был
в значительной
степени смягчен духом легкомыслия.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него был желудок,
в котором, как
в могиле, исчезали всякие куски. Этот
не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся
в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь.
В короткое время обоняние его было до
такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
Мы уже видели, что
так называемые вериги его были
не более как помочи; из дальнейших же объяснений летописца усматривается, что и прочие подвиги были весьма преувеличены Грустиловым и что они
в значительной
степени сдабривались духовною любовью.
Если факты, до
такой степени диковинные,
не возбуждают ни
в ком недоверия, то можно ли удивляться превращению столь обыкновенному, как то, которое случилось с Грустиловым?
Может быть, тем бы и кончилось это странное происшествие, что голова, пролежав некоторое время на дороге, была бы со временем раздавлена экипажами проезжающих и наконец вывезена на поле
в виде удобрения, если бы дело
не усложнилось вмешательством элемента до
такой степени фантастического, что сами глуповцы — и те стали
в тупик. Но
не будем упреждать событий и посмотрим, что делается
в Глупове.