Неточные совпадения
— Ну, хорошо, — сказал я, сунув письмо в карман. — Это дело пока теперь кончено. Крафт, послушайте. Марья Ивановна, которая, уверяю вас, многое мне открыла, сказала мне, что вы, и только один вы, могли бы передать
истину о случившемся в Эмсе, полтора года назад, у Версилова с Ахмаковыми. Я вас ждал, как солнца, которое все у меня осветит. Вы
не знаете моего положения, Крафт. Умоляю вас сказать мне всю правду. Я именно хочу
знать, какой он человек, а теперь — теперь больше, чем когда-нибудь это надо!
—
Не знаю;
не берусь решать, верны ли эти два стиха иль нет. Должно быть,
истина, как и всегда, где-нибудь лежит посредине: то есть в одном случае святая
истина, а в другом — ложь. Я только
знаю наверно одно: что еще надолго эта мысль останется одним из самых главных спорных пунктов между людьми. Во всяком случае, я замечаю, что вам теперь танцевать хочется. Что ж, и потанцуйте: моцион полезен, а на меня как раз сегодня утром ужасно много дела взвалили… да и опоздал же я с вами!
—
Не хвалите меня, я этого
не люблю.
Не оставляйте в моем сердце тяжелого подозрения, что вы хвалите из иезуитства, во вред
истине, чтоб
не переставать нравиться. А в последнее время… видите ли… я к женщинам ездил. Я очень хорошо принят, например, у Анны Андреевны, вы
знаете?
О, она ведь и сама, я уверен, слишком хорошо понимала, что Ламберт преувеличил и даже просто налгал ей, единственно чтоб иметь благовидный предлог явиться к ней и завязать с нею сношения; если же смотрела мне в глаза, как уверенная в
истине моих слов и моей преданности, то, конечно,
знала, что я
не посмею отказаться, так сказать, из деликатности и по моей молодости.
Но ложь пантеистического сознания в том, что оно смешивает все со всем, не отличает Творца от творения,
не знает истины о Троичности, не чувствует мистической диалектики бытия и совершающейся в ней драмы с Лицами.
Неточные совпадения
Хотите ли
знать истины два слова? // Малейшая в ком странность чуть видна, // Веселость ваша
не скромна, // У вас тотчас уж острота́ готова, // А сами вы…
— Написал он сочинение «О третьем инстинкте»;
не знаю, в чем дело, но эпиграф подсмотрел: «
Не ищу утешений, а только
истину». Послал рукопись какому-то профессору в Москву; тот ему ответил зелеными чернилами на первом листе рукописи: «Ересь и нецензурно».
«Эй, вы! Я ничего
не знаю,
не понимаю, ни во что
не верю и вот — говорю вам это честно! А все вы — притворяетесь верующими, вы — лжецы, лакеи простейших
истин, которые вовсе и
не истины, а — хлам, мусор, изломанная мебель, просиженные стулья».
Вам нельзя, а мне можно и должно
знать, где
истина, где заблуждение, и на мне лежит обязанность предостеречь того, кто еще
не успел
узнать этого.
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах
истины, с которыми
не знал, что делать в жизни, гаснул с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и ум, переезжая из города на дачу, с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…