Неточные совпадения
Он обмерил меня взглядом,
не поклонившись впрочем, поставил свою шляпу-цилиндр
на стол перед диваном, стол властно отодвинул ногой и
не то что сел, а прямо развалился
на диван,
на котором я
не посмел сесть, так что тот затрещал, свесил ноги и, высоко
подняв правый носок своего лакированного сапога, стал им любоваться.
— Дайте ему в щеку! Дайте ему в щеку! — прокричала Татьяна Павловна, а так как Катерина Николаевна хоть и смотрела
на меня (я помню все до черточки),
не сводя глаз, но
не двигалась с места, то Татьяна Павловна, еще мгновение, и наверно бы сама исполнила свой совет, так что я невольно
поднял руку, чтоб защитить лицо; вот из-за этого-то движения ей и показалось, что я сам замахиваюсь.
— Никогда я
не поднимал руки
на женщину!
— О, я
не вам! — быстро ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно,
не посмел в ту минуту
поднять эту глупость и
не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в моей жизни. Дарзан в недоумении глядел
на меня и
на смеющегося Стебелькова.
—
Не сделаю, — твердо ответила она и вновь
подняла на меня глаза.
День был чрезвычайно ясный; стору у Макара Ивановича
не поднимали обыкновенно во весь день, по приказанию доктора; но
на окне была
не стора, а занавеска, так что самый верх окна был все-таки
не закрыт; это потому, что старик тяготился,
не видя совсем, при прежней сторе, солнца.
Все ахнули и бросились его
поднимать, но, слава Богу, он
не разбился; он только грузно, со звуком, стукнулся об пол обоими коленями, но успел-таки уставить перед собою правую руку и
на ней удержаться.
— Если б он
на меня
поднял руку, то
не ушел бы ненаказанный, и я бы
не сидел теперь перед вами,
не отомстив, — ответил я с жаром. Главное, мне показалось, что она хочет меня для чего-то раздразнить, против кого-то возбудить (впрочем, известно — против кого); и все-таки я поддался.
— Dolgorowky, вот рубль, nous vous rendons avec beaucoup de gràce. [Возвращаем вам с большой благодарностью (франц.).] Петя, ехать! — крикнул он товарищу, и затем вдруг,
подняв две бумажки вверх и махая ими и в упор смотря
на Ламберта, завопил из всей силы: — Ohe, Lambert! ou est Lambert, as-tu vu Lambert? [Эй, Ламберт! Где Ламберт, ты
не видел Ламберта? (франц.)]
— Боже! — вскричал я,
подымая его и сажая
на кровать, — да вы и мне, наконец,
не верите; вы думаете, что и я в заговоре? Да я вас здесь никому тронуть пальцем
не дам!
Она была покойна, свежа. А ему втеснилось в душу, напротив, беспокойство, желание узнать, что у ней теперь на уме, что в сердце, хотелось прочитать в глазах, затронул ли он хоть нервы ее; но она ни разу
не подняла на него глаз. И потом уже, когда после игры подняла, заговорила с ним — все то же в лице, как вчера, как третьего дня, как полгода назад.
Неточные совпадения
Он
не посмотрел бы
на то, что ты чиновник, а,
поднявши рубашонку, таких бы засыпал тебе, что дня б четыре ты почесывался.
— Уж будто вы
не знаете, // Как ссоры деревенские // Выходят? К муженьку // Сестра гостить приехала, // У ней коты разбилися. // «Дай башмаки Оленушке, // Жена!» — сказал Филипп. // А я
не вдруг ответила. // Корчагу
подымала я, // Такая тяга: вымолвить // Я слова
не могла. // Филипп Ильич прогневался, // Пождал, пока поставила // Корчагу
на шесток, // Да хлоп меня в висок! // «Ну, благо ты приехала, // И так походишь!» — молвила // Другая, незамужняя // Филиппова сестра.
У богатого, // У богатины, // Чуть
не подняли //
На рогатину. // Весь в гвоздях забор // Ощетинился, // А хозяин-вор, // Оскотинился.
—
Не знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то
поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его //
Не слезы — кровь течет! //
Не знаю,
не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я
на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? //
На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Стародум. А такова-то просторна, что двое, встретясь, разойтиться
не могут. Один другого сваливает, и тот, кто
на ногах,
не поднимает уже никогда того, кто
на земи.