Они все сидели наверху, в моем «гробе». В гостиной же нашей, внизу, лежал на столе Макар Иванович, а над ним какой-то старик мерно читал Псалтирь. Я теперь ничего уже не буду описывать из не прямо касающегося к делу, но замечу лишь, что гроб, который уже успели сделать, стоявший тут же в комнате, был
не простой, хотя и черный, но обитый бархатом, а покров на покойнике был из дорогих — пышность не по старцу и не по убеждениям его; но таково было настоятельное желание мамы и Татьяны Павловны вкупе.
Неточные совпадения
В этом я убежден, несмотря на то что ничего
не знаю, и если бы было противное, то надо бы было разом низвести всех женщин на степень
простых домашних животных и в таком только виде держать их при себе; может быть, этого очень многим хотелось бы.
— Вы уверяете, что слышали, а между тем вы ничего
не слышали. Правда, в одном и вы справедливы: если я сказал, что это дело «очень
простое», то забыл прибавить, что и самое трудное. Все религии и все нравственности в мире сводятся на одно: «Надо любить добродетель и убегать пороков». Чего бы, кажется,
проще? Ну-тка, сделайте-ка что-нибудь добродетельное и убегите хоть одного из ваших пороков, попробуйте-ка, — а? Так и тут.
«Твое место
не здесь, а там», — указал он мне крошечную комнатку налево из передней, где стоял
простой стол, плетеный стул и клеенчатый диван — точь-в-точь как теперь у меня наверху в светелке.
Пусть это и
простые сердца, но они любящие, искренно и простодушно, почему же
не полелеять их при случае?
— Тоже
не знаю, князь; знаю только, что это должно быть нечто ужасно
простое, самое обыденное и в глаза бросающееся, ежедневное и ежеминутное, и до того
простое, что мы никак
не можем поверить, чтоб оно было так просто, и, естественно, проходим мимо вот уже многие тысячи лет,
не замечая и
не узнавая.
Мама стала просить их обоих «
не оставить сиротки, все равно он что сиротка теперь, окажите благодеяние ваше…» — и она со слезами на глазах поклонилась им обоим, каждому раздельно, каждому глубоким поклоном, именно как кланяются «из
простых», когда приходят просить о чем-нибудь важных господ.
Всякие это люди;
не сообразишь, какие люди; и большие и малые, и глупые и ученые, и даже из самого
простого звания бывают, и все суета.
Но он
простоял недолго,
не успел и проговорить, как вдруг костыль его, на который он упирался всею тяжестью тела, как-то скользнул по ковру, и так как «ноженьки» почти совсем
не держали его, то и грохнулся он со всей высоты на пол.
И потому сделаю прямое и
простое разъяснение, жертвуя так называемою художественностью, и сделаю так, как бы и
не я писал, без участия моего сердца, а вроде как бы entrefilet [Заметка (франц.).] в газетах.
И, знаешь, Ламберт, ты
не совсем такой мерзкий, как кажешься, ты —
простой.
Впишу здесь, пожалуй, и собственное мое суждение, мелькнувшее у меня в уме, пока я тогда его слушал: я подумал, что любил он маму более, так сказать, гуманною и общечеловеческою любовью, чем
простою любовью, которою вообще любят женщин, и чуть только встретил женщину, которую полюбил этою
простою любовью, то тотчас же и
не захотел этой любви — вероятнее всего с непривычки.
Они сидели друг против друга за тем же столом, за которым мы с ним вчера пили вино за его «воскресение»; я мог вполне видеть их лица. Она была в
простом черном платье, прекрасная и, по-видимому, спокойная, как всегда. Говорил он, а она с чрезвычайным и предупредительным вниманием его слушала. Может быть, в ней и видна была некоторая робость. Он же был страшно возбужден. Я пришел уже к начатому разговору, а потому некоторое время ничего
не понимал. Помню, она вдруг спросила...
— Чего вам? вам дико, что я так говорю? — улыбнулся он бледной улыбкой. — Я думаю, что если б только это могло вас прельстить, то я бы
простоял где-нибудь тридцать лет столпником на одной ноге… Я вижу: вам меня жаль; ваше лицо говорит: «Я бы полюбила тебя, если б могла, но я
не могу»… Да? Ничего, у меня нет гордости. Я готов, как нищий, принять от вас всякую милостыню — слышите, всякую… У нищего какая же гордость?
Достав письмо, ее письмо, мой московский документ, они взяли такого же размера
простую почтовую бумажку и положили в надрезанное место кармана и зашили снова как ни в чем
не бывало, так что я ничего
не мог заметить.
Меня встретил хозяин, тотчас же шмыгнувший в мою комнату. Он смотрел
не так решительно, как вчера, но был в необыкновенно возбужденном состоянии, так сказать, на высоте события. Я ничего
не сказал ему, но, отойдя в угол и взявшись за голову руками, так
простоял с минуту. Он сначала подумал было, что я «представляюсь», но под конец
не вытерпел и испугался.
Хотя ему на часть и доставался всегда овес похуже и Селифан не иначе всыпал ему в корыто, как сказавши прежде: «Эх ты, подлец!» — но, однако ж, это все-таки был овес, а
не простое сено, он жевал его с удовольствием и часто засовывал длинную морду свою в корытца к товарищам поотведать, какое у них было продовольствие, особливо когда Селифана не было в конюшне, но теперь одно сено… нехорошо; все были недовольны.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь
простого человека, а за такого, что и на свете еще
не было, что может все сделать, все, все, все!
Анна Андреевна. Совсем нет; я давно это знала. Это тебе в диковинку, потому что ты
простой человек, никогда
не видел порядочных людей.
Артемий Филиппович. О! насчет врачеванья мы с Христианом Ивановичем взяли свои меры: чем ближе к натуре, тем лучше, — лекарств дорогих мы
не употребляем. Человек
простой: если умрет, то и так умрет; если выздоровеет, то и так выздоровеет. Да и Христиану Ивановичу затруднительно было б с ними изъясняться: он по-русски ни слова
не знает.
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь
простого дворянина: чтоб поздравление было… понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
У нас вино мужицкое, //
Простое,
не заморское — //
Не по твоим губам!»