Один чрезвычайно умный человек говорил, между прочим, что нет ничего труднее, как
ответить на вопрос: «Зачем непременно надо быть благородным?» Видите ли-с, есть три рода подлецов на свете: подлецы наивные, то есть убежденные, что их подлость есть высочайшее благородство, подлецы стыдящиеся, то есть стыдящиеся собственной подлости, но при непременном намерении все-таки ее докончить, и, наконец, просто подлецы, чистокровные подлецы.
Неточные совпадения
И он прав: ничего нет глупее, как называться Долгоруким, не будучи князем. Эту глупость я таскаю
на себе без вины. Впоследствии, когда я стал уже очень сердиться, то
на вопрос: ты князь? всегда
отвечал...
Потом, когда уж я в последней степени озлился, то
на вопрос: вы князь? твердо раз
ответил...
Скажите, что я
отвечу этому чистокровному подлецу
на вопрос: «Почему он непременно должен быть благородным?» И особенно теперь, в наше время, которое вы так переделали.
Татьяна Павловна
на вопросы мои даже и не
отвечала: «Нечего тебе, а вот послезавтра отвезу тебя в пансион; приготовься, тетради свои возьми, книжки приведи в порядок, да приучайся сам в сундучке укладывать, не белоручкой расти вам, сударь», да то-то, да это-то, уж барабанили же вы мне, Татьяна Павловна, в эти три дня!
Должно быть, я попал в такой молчальный день, потому что она даже
на вопрос мой: «Дома ли барыня?» — который я положительно помню, что задал ей, — не
ответила и молча прошла в свою кухню.
Я попал сюда нечаянно, Татьяна Павловна; виновата одна ваша чухонка или, лучше сказать, ваше к ней пристрастие: зачем она мне
на мой
вопрос не
ответила и прямо меня сюда привела?
Вообще, он
отвечал только
на вопросы, хотя
отвечал радушно и в достаточной полноте.
Я приставал к нему часто с религией, но тут туману было пуще всего.
На вопрос: что мне делать в этом смысле? — он
отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в Бога, мой милый».
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется, не для того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему, может быть, и тут кое-что известно. Я не
ответил на его
вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно это, так и не продолжал об этом.
Впрочем, поздоровался ласково, но
на первые
вопросы мои
отвечал как бы несколько брезгливо и ужасно как-то рассеянно.
Да, вот
вопрос: «Что мне теперь нужно?» Если я и мог тогда формулировать этот
вопрос, то всего менее мог
на него
ответить.
Так как я решился молчать, то сделал ему, со всею сухостью, лишь два-три самых кратких
вопроса; он
ответил на них ясно и точно, но совершенно без лишних слов и, что всего лучше, без лишних чувств.
Дело в высшей степени пустое; я упоминал уже о том, что злобная чухонка иногда, озлясь, молчала даже по неделям, не
отвечая ни слова своей барыне
на ее
вопросы; упоминал тоже и о слабости к ней Татьяны Павловны, все от нее переносившей и ни за что не хотевшей прогнать ее раз навсегда.
Кухарка с самого начала объявила суду, что хочет штраф деньгами, «а то барыню как посадят, кому ж я готовить-то буду?»
На вопросы судьи Татьяна Павловна
отвечала с великим высокомерием, не удостоивая даже оправдываться; напротив, заключила словами: «Прибила и еще прибью», за что немедленно была оштрафована за дерзкие ответы суду тремя рублями.
Она вдруг заговорила, не
ответив на мой
вопрос...
— Андрей Петрович, — прервала она с горькой усмешкой, — Андрей Петрович
на мой прямой
вопрос ответил мне тогда честным словом, что никогда не имел ни малейших намерений
на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила, делая шаг мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
— Татьяна Павловна, повторяю вам, не мучьте меня, — продолжал я свое, в свою очередь не
отвечая ей
на вопрос, потому что был вне себя, — смотрите, Татьяна Павловна, чрез то, что вы от меня скрываете, может выйти еще что-нибудь хуже… ведь он вчера был в полном, в полнейшем воскресении!
Я согласен, потому что опять-таки этого заменить нечем, но не уходите теперь даром, — вдруг прибавил он, почти умоляя, — если уж подали милостыню — пришли, то не уходите даром:
ответьте мне
на один
вопрос!
Ни у кого не спрашивая о ней, неохотно и притворно-равнодушно
отвечая на вопросы своих друзей о том, как идет его книга, не спрашивая даже у книгопродавцев, как покупается она, Сергей Иванович зорко, с напряженным вниманием следил за тем первым впечатлением, какое произведет его книга в обществе и в литературе.