Неточные совпадения
Татьяна Павловна
на вопросы
мои даже и не
отвечала: «Нечего тебе, а вот послезавтра отвезу тебя в пансион; приготовься, тетради свои возьми, книжки приведи в порядок, да приучайся сам в сундучке укладывать, не белоручкой расти вам, сударь», да то-то, да это-то, уж барабанили же вы мне, Татьяна Павловна, в эти три дня!
Должно быть, я попал в такой молчальный день, потому что она даже
на вопрос
мой: «Дома ли барыня?» — который я положительно помню, что задал ей, — не
ответила и молча прошла в свою кухню.
Я попал сюда нечаянно, Татьяна Павловна; виновата одна ваша чухонка или, лучше сказать, ваше к ней пристрастие: зачем она мне
на мой вопрос не
ответила и прямо меня сюда привела?
Я хотел было что-то
ответить, но не смог и побежал наверх. Он же все ждал
на месте, и только лишь когда я добежал до квартиры, я услышал, как отворилась и с шумом захлопнулась наружная дверь внизу. Мимо хозяина, который опять зачем-то подвернулся, я проскользнул в
мою комнату, задвинулся
на защелку и, не зажигая свечки, бросился
на мою кровать, лицом в подушку, и — плакал, плакал. В первый раз заплакал с самого Тушара! Рыданья рвались из меня с такою силою, и я был так счастлив… но что описывать!
Я приставал к нему часто с религией, но тут туману было пуще всего.
На вопрос: что мне делать в этом смысле? — он
отвечал самым глупым образом, как маленькому: «Надо веровать в Бога,
мой милый».
— Право, не знаю, как вам
ответить на это,
мой милый князь, — тонко усмехнулся Версилов. — Если я признаюсь вам, что и сам не умею
ответить, то это будет вернее. Великая мысль — это чаще всего чувство, которое слишком иногда подолгу остается без определения. Знаю только, что это всегда было то, из чего истекала живая жизнь, то есть не умственная и не сочиненная, а, напротив, нескучная и веселая; так что высшая идея, из которой она истекает, решительно необходима, к всеобщей досаде разумеется.
— О, я не вам! — быстро
ответил я, но уж Стебельков непозволительно рассмеялся, и именно, как объяснилось после, тому, что Дарзан назвал меня князем. Адская
моя фамилия и тут подгадила. Даже и теперь краснею от мысли, что я, от стыда конечно, не посмел в ту минуту поднять эту глупость и не заявил вслух, что я — просто Долгорукий. Это случилось еще в первый раз в
моей жизни. Дарзан в недоумении глядел
на меня и
на смеющегося Стебелькова.
— Лиза, мог ли я подумать, что ты так обманешь меня! — воскликнул я вдруг, совсем даже не думая, что так начну, и не слезы
на этот раз, а почти злобное какое-то чувство укололо вдруг
мое сердце, так что я даже не ожидал того сам. Лиза покраснела, но не
ответила, только продолжала смотреть мне прямо в глаза.
Впрочем, поздоровался ласково, но
на первые вопросы
мои отвечал как бы несколько брезгливо и ужасно как-то рассеянно.
— Андрей Петрович, — прервала она с горькой усмешкой, — Андрей Петрович
на мой прямой вопрос
ответил мне тогда честным словом, что никогда не имел ни малейших намерений
на Катерину Николаевну, чему я вполне и поверила, делая шаг
мой; а между тем оказалось, что он спокоен лишь до первого известия о каком-нибудь господине Бьоринге.
Несмотря
на мой строгий взгляд и чрезвычайное
мое возбуждение, лакей лениво посмотрел
на меня, не вставая, и уже другой за него
ответил...
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Перестань, ты ничего не знаешь и не в свое дело не мешайся! «Я, Анна Андреевна, изумляюсь…» В таких лестных рассыпался словах… И когда я хотела сказать: «Мы никак не смеем надеяться
на такую честь», — он вдруг упал
на колени и таким самым благороднейшим образом: «Анна Андреевна, не сделайте меня несчастнейшим! согласитесь
отвечать моим чувствам, не то я смертью окончу жизнь свою».
Софья. Подумай же, как несчастно
мое состояние! Я не могла и
на это глупое предложение
отвечать решительно. Чтоб избавиться от их грубости, чтоб иметь некоторую свободу, принуждена была я скрыть
мое чувство.
— Мне кажется, — неторопливо и вяло
отвечал Алексей Александрович, — что это одно и то же. По
моему мнению, действовать
на другой народ может только тот, который имеет высшее развитие, который…
— Мне очень лестно, графиня, что вы так помните
мои слова, —
отвечал Левин, успевший оправиться и сейчас же по привычке входя в свое шуточно-враждебное отношение к графине Нордстон. — Верно, они
на вас очень сильно действуют.
«Это значит, —
отвечала она, сажая меня
на скамью и обвив
мой стан руками, — это значит, что я тебя люблю…» И щека ее прижалась к
моей, и я почувствовал
на лице
моем ее пламенное дыхание.