Неточные совпадения
Поясню с самого начала, что этот князь Сокольский, богач
и тайный советник, нисколько не состоял в родстве с теми московскими князьями Сокольскими (ничтожными бедняками уже несколько поколений сряду), с которыми Версилов
вел свою тяжбу.
И хоть дела
вели другие, но он тоже очень интересовался, посещал собрания акционеров, выбран был в члены-учредители, заседал в советах, говорил длинные речи, опровергал, шумел,
и, очевидно, с удовольствием.
В доме, внизу, было устроено вроде домашней конторы,
и один чиновник
вел дела, счеты
и книги, а вместе с тем
и управлял домом.
Он пришел поутру, показал мне пятьсот рублей
и велел с собой ехать.
Впрочем,
и все, что описывал до сих пор, по-видимому с такой ненужной подробностью, — все это
ведет в будущее
и там понадобится. В своем месте все отзовется; избежать не умел; а если скучно, то прошу не читать.
— Кушать давно готово, — прибавила она, почти сконфузившись, — суп только бы не простыл, а котлетки я сейчас
велю… — Она было стала поспешно вставать, чтоб идти на кухню,
и в первый раз, может быть, в целый месяц мне вдруг стало стыдно, что она слишком уж проворно вскакивает для моих услуг, тогда как до сих пор сам же я того требовал.
Вы
и велели мне прочесть что-нибудь наизусть, а я вам прочел «Разборчивую невесту...
— Ce Тушар вошел с письмом в руке, подошел к нашему большому дубовому столу, за которым мы все шестеро что-то зубрили, крепко схватил меня за плечо, поднял со стула
и велел захватить мои тетрадки.
Та тотчас согласилась,
и как ни билась
и ни плакала мать, отказываясь оставить труп, однако все-таки наконец перешла к хозяйке, которая тотчас же
велела поставить самоварчик.
— Как не знать. Крафт третьего дня для того
и повел меня к себе… от тех господ, чтоб передать мне это письмо, а я вчера передал Версилову.
— А вот как он сделал-с, — проговорил хозяин с таким торжеством, как будто он сам это сделал, — нанял он мужичков с заступами, простых этаких русских,
и стал копать у самого камня, у самого края, яму; всю ночь копали, огромную выкопали, ровно в рост камню
и так только на вершок еще поглубже, а как выкопали,
велел он, помаленьку
и осторожно, подкапывать землю уж из-под самого камня.
Ну, дошло до начальства; начальство
велело ему медаль повесить; так
и ходил с медалью на шее, да опился потом, говорят; знаете, русский человек, не удержится!
Где-то в Коране Аллах
повелевает пророку взирать на «строптивых» как на мышей, делать им добро
и проходить мимо, — немножко гордо, но верно.
Я отпустил Матвея
и велел приехать за мной ко мне на квартиру в девять часов.
Версилов остановился
и вдруг расхохотался; я даже было подумал, что всю эту историю он
вел для забавы, но это было не так.
Да уж
и трудно было бы
вести эту историю с наглым воришкой, потому что было упущено время; игра уже ушла вперед.
—
И к тому же ему слишком известно мое положение: я все играл, я
вел себя дурно, Васин.
Затем все, что последовало, совершилось так быстро, что я не только не мог сообразиться, но даже
и чуть-чуть приготовиться, как
вести себя.
Катерина Николаевна сходила вниз, в своей шубе,
и рядом с ней шел или, лучше сказать,
вел ее высокий стройный офицер, в форме, без шинели, с саблей; шинель нес за ним лакей.
Не описываю поднявшейся суматохи; такая история была здесь совершенною новостью. У Зерщикова
вели себя пристойно,
и игра у него тем славилась. Но я не помнил себя. Среди шума
и криков вдруг послышался голос Зерщикова...
Меня позвали к Тушару,
и он
велел мне взять все мои тетрадки
и книги
и показать маме: «чтоб она видела, сколько успели вы приобрести в моем заведении». Тут Антонина Васильевна, съежив губки, обидчиво
и насмешливо процедила мне с своей стороны...
Вот тогда
и поставил он тоже этот микроскоп, тоже привез с собой,
и повелел всей дворне одному за другим подходить, как мужскому, так
и женскому полу,
и смотреть,
и тоже показывали блоху
и вошь,
и конец иголки,
и волосок,
и каплю воды.
Напротив, в то смутное первое мгновение на кровати, сейчас по уходе Настасьи Егоровны, я даже
и не останавливался на Ламберте, но… меня захватила пуще всего
весть о ней, о разрыве ее с Бьорингом
и о счастье ее в свете, о праздниках, об успехе, о «блеске».
Я от всего сердца дал ему
и мое обещание
вести себя впредь осторожнее.
Когда же переставал срок, становился сердит,
и все, что он рассудит, то
и хорошо,
и все, что
повелит, то
и прекрасно.
— Га, он опять начинает! Я вас, кажется, просил, Николай Семенович,
вести себя, — проговорил он яростным шепотом Андрееву. Тот оглядел его длинным
и медленным взглядом...
— Видишь, Ламберт, мне, главное, обидно, что ты думаешь, что можешь мне
и теперь
повелевать, как у Тушара, тогда как ты у всех здешних сам в рабстве.
— Узок? — не понимал он, — они теперь перешли к рябому. Вот что! Вот почему я их прогнал. Они бесчестные. Этот рябой злодей
и их развратит. А я требовал, чтобы они всегда
вели себя благородно.
— Но он тебя отбил рукой
и велел лакеям тащить… а она сидела
и глядела из кареты
и смеялась на тебя, — она знает, что у тебя нет отца
и что тебя можно обидеть.
Я сидел как ошалелый. Ни с кем другим никогда я бы не упал до такого глупого разговора. Но тут какая-то сладостная жажда тянула
вести его. К тому же Ламберт был так глуп
и подл, что стыдиться его нельзя было.
Мы вышли из лавки,
и Ламберт меня поддерживал, слегка обнявши рукой. Вдруг я посмотрел на него
и увидел почти то же самое выражение его пристального, разглядывающего, страшно внимательного
и в высшей степени трезвого взгляда, как
и тогда, в то утро, когда я замерзал
и когда он
вел меня, точно так же обняв рукой, к извозчику
и вслушивался,
и ушами
и глазами, в мой бессвязный лепет. У пьянеющих людей, но еще не опьяневших совсем, бывают вдруг мгновения самого полного отрезвления.
Этого только недоставало. Я захватил мою шубу
и, накидывая ее на ходу, побежал вон с мыслью: «Она
велела идти к нему, а где я его достану?»
— Посмотри на него, — сказал Версилов, — я его люблю
и велел принести теперь нарочно, чтоб ты тоже посмотрел на него.
— Тогда? Да я тогда с ней вовсе
и не встретился. Она едва до Кенигсберга тогда доехала, да там
и осталась, а я был на Рейне. Я не поехал к ней, а ей
велел оставаться
и ждать. Мы свиделись уже гораздо спустя, о, долго спустя, когда я поехал к ней просить позволения жениться…
Он
велел принести шампанского,
и мы выпили за маму
и за «будущее».
От Анны Андреевны я домой не вернулся, потому что в воспаленной голове моей вдруг промелькнуло воспоминание о трактире на канаве, в который Андрей Петрович имел обыкновение заходить в иные мрачные свои часы. Обрадовавшись догадке, я мигом побежал туда; был уже четвертый час
и смеркалось. В трактире известили, что он приходил: «Побывали немного
и ушли, а может,
и еще придут». Я вдруг изо всей силы решился ожидать его
и велел подать себе обедать; по крайней мере являлась надежда.
Сомнений не было, что Версилов хотел свести меня с своим сыном, моим братом; таким образом, обрисовывались намерения
и чувства человека, о котором мечтал я; но представлялся громадный для меня вопрос: как же буду
и как же должен я
вести себя в этой совсем неожиданной встрече,
и не потеряет ли в чем-нибудь собственное мое достоинство?
Я
велел лакею о себе доложить,
и, кажется, в немного гордых выражениях: по крайней мере, уходя докладывать, он посмотрел на меня странно, мне показалось, даже не так почтительно, как бы следовало.
Я отвернулся, чтобы не заметить этого,
и, однако ж, начал дрожать всем телом,
и вдруг, обернувшись
и шагнув к одному лакею,
велел ему «тотчас же» пойти доложить еще раз.
Я до того закричал на лакея, что он вздрогнул
и отшатнулся; я немедленно
велел ему отнести деньги назад
и чтобы «барин его сам принес» — одним словом, требование мое было, конечно, бессвязное
и, уж конечно, непонятное для лакея. Однако ж я так закричал, что он пошел. Вдобавок, в зале, кажется, мой крик услышали,
и говор
и смех вдруг затихли.
Я схватил шубу
и шапку
и велел ей передать Ламберту, что я вчера бредил, что я оклеветал женщину, что я нарочно шутил
и чтоб Ламберт не смел больше никогда приходить ко мне…
— Приведи, приведи ее сюда, — встрепенулся князь. —
Поведите меня к ней! я хочу Катю, я хочу видеть Катю
и благословить ее! — восклицал он, воздымая руки
и порываясь с постели.
Бьоринг схватил меня за шиворот
и грозно
велел городовому отвести меня в участок.
Затем, помню, их вдруг явилось двое,
и меня
повели.
— Ах, этот «двойник»! — ломала руки Татьяна Павловна. — Ну, нечего тут, — решилась она вдруг, — бери шапку, шубу
и — вместе марш. Вези нас, матушка, прямо к ним. Ах, далеко! Марья, Марья, если Катерина Николаевна приедет, то скажи, что я сейчас буду
и чтоб села
и ждала меня, а если не захочет ждать, то запри дверь
и не выпускай ее силой. Скажи, что я так
велела! Сто рублей тебе, Марья, если сослужишь службу.
— Ступай ты с ней! —
велела она мне, оставляя меня с Альфонсинкой, —
и там умри, если надо, понимаешь? А я сейчас за тобой, а прежде махну-ка я к ней, авось застану, потому что, как хочешь, а мне подозрительно!
Но вот что, однако же, мне известно как достовернейший факт: за несколько лишь дней до смерти старик, призвав дочь
и друзей своих, Пелищева
и князя В—го,
велел Катерине Николаевне, в возможном случае близкой кончины его, непременно выделить из этого капитала Анне Андреевне шестьдесят тысяч рублей.