Неточные совпадения
Появившись, она проводила со мною весь
тот день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были
лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Но всего милее ему было поболтать о женщинах, и так как я, по нелюбви моей к разговорам на эту
тему, не мог быть
хорошим собеседником,
то он иногда даже огорчался.
О mon cher, этот детский вопрос в наше время просто страшен: покамест эти золотые головки, с кудрями и с невинностью, в первом детстве, порхают перед тобой и смотрят на тебя, с их светлым смехом и светлыми глазками, —
то точно ангелы Божии или прелестные птички; а потом… а потом случается, что
лучше бы они и не вырастали совсем!
Это желание прыгнуть на шею, чтоб признали меня за
хорошего и начали меня обнимать или вроде
того (словом, свинство), я считаю в себе самым мерзким из всех моих стыдов и подозревал его в себе еще очень давно, и именно от угла, в котором продержал себя столько лет, хотя не раскаиваюсь.
— Еще
лучше! (Это все
тот голос.)
Мне не нужно денег, или,
лучше, мне не деньги нужны; даже и не могущество; мне нужно лишь
то, что приобретается могуществом и чего никак нельзя приобрести без могущества: это уединенное и спокойное сознание силы!
Мне казалось, что я что-то сшалил, но когда я исправлюсь,
то меня простят и мы опять станем вдруг все веселы, пойдем играть на дворе и заживем как нельзя
лучше.
Из
того, что ты сказал матери внизу, уходя, слишком ясно, что нам, во всяком даже случае,
лучше разъехаться.
Лучше вот что: если вы решились ко мне зайти и у меня просидеть четверть часа или полчаса (я все еще не знаю для чего, ну, положим, для спокойствия матери) — и, сверх
того, с такой охотой со мной говорите, несмотря на
то что произошло внизу,
то расскажите уж мне
лучше про моего отца — вот про этого Макара Иванова, странника.
Я, конечно, понял, что он вздумал надо мною насмехаться. Без сомнения, весь этот глупый анекдот можно было и не рассказывать и даже
лучше, если б он умер в неизвестности; к
тому же он отвратителен по своей мелочности и ненужности, хотя и имел довольно серьезные последствия.
А деньги так даже
лучше бы было нам и совсем не брать, маменька: коли уж он место обещался достать,
то и
того достаточно… хоть мы и нуждаемся».
— Даже если тут и «пьедестал»,
то и тогда
лучше, — продолжал я, — пьедестал хоть и пьедестал, но сам по себе он очень ценная вещь. Этот «пьедестал» ведь все
тот же «идеал», и вряд ли
лучше, что в иной теперешней душе его нет; хоть с маленьким даже уродством, да пусть он есть! И наверно, вы сами думаете так, Васин, голубчик мой Васин, милый мой Васин! Одним словом, я, конечно, зарапортовался, но вы ведь меня понимаете же. На
то вы Васин; и, во всяком случае, я обнимаю вас и целую, Васин!
— Да ведь вот же и тебя не знал, а ведь знаю же теперь всю. Всю в одну минуту узнал. Ты, Лиза, хоть и боишься смерти, а, должно быть, гордая, смелая, мужественная.
Лучше меня, гораздо
лучше меня! Я тебя ужасно люблю, Лиза. Ах, Лиза! Пусть приходит, когда надо, смерть, а пока жить, жить! О
той несчастной пожалеем, а жизнь все-таки благословим, так ли? Так ли? У меня есть «идея», Лиза. Лиза, ты ведь знаешь, что Версилов отказался от наследства?
— А я все ждала, что поумнеешь. Я выглядела вас всего с самого начала, Аркадий Макарович, и как выглядела,
то и стала так думать: «Ведь он придет же, ведь уж наверно кончит
тем, что придет», — ну, и положила вам
лучше эту честь самому предоставить, чтоб вы первый-то сделали шаг: «Нет, думаю, походи-ка теперь за мной!»
— Ну, если уж ты так принимаешь к сердцу,
то всего
лучше постарайся поскорее специализироваться, займись постройками или адвокатством и тогда, занявшись уже настоящим и серьезным делом, успокоишься и забудешь о пустяках.
— Женевские идеи — это добродетель без Христа, мой друг, теперешние идеи или,
лучше сказать, идея всей теперешней цивилизации. Одним словом, это — одна из
тех длинных историй, которые очень скучно начинать, и гораздо будет
лучше, если мы с тобой поговорим о другом, а еще
лучше, если помолчим о другом.
— Развить? — сказал он, — нет, уж
лучше не развивать, и к
тому же страсть моя — говорить без развития. Право, так. И вот еще странность: случись, что я начну развивать мысль, в которую верую, и почти всегда так выходит, что в конце изложения я сам перестаю веровать в излагаемое; боюсь подвергнуться и теперь. До свидания, дорогой князь: у вас я всегда непростительно разболтаюсь.
— Если б я был Отелло, а вы — Яго,
то вы не могли бы
лучше… впрочем, я хохочу!
Лучше всего во всем этом
то, что тут никакого скандала, все très comme il faut [Очень прилично (франц.).] в глазах света.
Так как я решился молчать,
то сделал ему, со всею сухостью, лишь два-три самых кратких вопроса; он ответил на них ясно и точно, но совершенно без лишних слов и, что всего
лучше, без лишних чувств.
Итак: если захотите рассмотреть человека и узнать его душу,
то вникайте не в
то, как он молчит, или как он говорит, или как он плачет, или даже как он волнуется благороднейшими идеями, а высмотрите
лучше его, когда он смеется.
Оно
тем, может, и
лучше, потому что всякому свое.
А что тайна,
то оно
тем даже и
лучше; страшно оно сердцу и дивно; и страх сей к веселию сердца: «Все в тебе, Господи, и я сам в тебе и приими меня!» Не ропщи, вьюнош:
тем еще прекрасней оно, что тайна, — прибавил он умиленно.
— О, я не в
том смысле; я употребил слово в его общем смысле. Ну, там религиозный бродяга, ну, набожный, а все-таки бродяга. В
хорошем, почтенном смысле, но бродяга… Я с медицинской точки…
Несколько хром в логическом изложении, подчас очень отвлеченен; с порывами сентиментальности, но совершенно народной, или,
лучше сказать, с порывами
того самого общенародного умиления, которое так широко вносит народ наш в свое религиозное чувство.
Был он весьма неглуп и расчетлив, но горяч и, сверх
того, простодушен или,
лучше сказать, наивен,
то есть не знал ни людей, ни общества.
Здесь опускаю одно обстоятельство, о котором
лучше будет сказать впоследствии и в своем месте, но упомяну лишь о
том, что обстоятельство это наиглавнейше утвердило Ламберта в убеждении о действительном существовании и, главное, о ценности документа.
Я прямо пришел в тюрьму князя. Я уже три дня как имел от Татьяны Павловны письмецо к смотрителю, и
тот принял меня прекрасно. Не знаю,
хороший ли он человек, и это, я думаю, лишнее; но свидание мое с князем он допустил и устроил в своей комнате, любезно уступив ее нам. Комната была как комната — обыкновенная комната на казенной квартире у чиновника известной руки, — это тоже, я думаю, лишнее описывать. Таким образом, с князем мы остались одни.
Вот эссенция моих вопросов или,
лучше сказать, биений сердца моего, в
те полтора часа, которые я просидел тогда в углу на кровати, локтями в колена, а ладонями подпирая голову. Но ведь я знал, я знал уже и тогда, что все эти вопросы — совершенный вздор, а что влечет меня лишь она, — она и она одна! Наконец-то выговорил это прямо и прописал пером на бумаге, ибо даже теперь, когда пишу, год спустя, не знаю еще, как назвать тогдашнее чувство мое по имени!
— Да ведь несчастному князю Николаю Ивановичу почти и некуда спастись теперь от всей этой интриги или,
лучше сказать, от родной своей дочери, кроме как на вашу квартиру,
то есть на квартиру друга; ведь вправе же он считать вас по крайней мере хоть другом!..
— Веришь: этот высокий, мерзкий, мучил меня, три дня
тому, в
хорошем обществе.
— Анна Андреевна — шельма! Она надует и тебя, и меня, и весь свет! Я тебя ждал, потому что ты
лучше можешь докончить с
той.
Этот снимок сделан хоть и не так давно, а все же она была тогда моложе и
лучше собою; а между
тем уж и тогда были эти впалые щеки, эти морщинки на лбу, эта пугливая робость взгляда, как бы нарастающая у ней теперь с годами — чем дальше,
тем больше.
Правда, мама все равно не дала бы ему спокойствия, но это даже
тем бы и
лучше: таких людей надо судить иначе, и пусть такова и будет их жизнь всегда; и это — вовсе не безобразие; напротив, безобразием было бы
то, если б они успокоились или вообще стали бы похожими на всех средних людей.
— Не общество. Я знаю, что в нашем обществе такой же беспорядок, как и везде; но снаружи формы еще красивы, так что, если жить, чтоб только проходить мимо,
то уж
лучше тут, чем где-нибудь.
Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в
тот вечер и во всю
ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или,
лучше сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем?
Тем более что я не уверен…
— Mon ami! Mon enfant! — воскликнул он вдруг, складывая перед собою руки и уже вполне не скрывая своего испуга, — если у тебя в самом деле что-то есть… документы… одним словом — если у тебя есть что мне сказать,
то не говори; ради Бога, ничего не говори;
лучше не говори совсем… как можно дольше не говори…
Мы выбежали на лестницу. Без сомнения,
лучше нельзя было и придумать, потому что, во всяком случае, главная беда была в квартире Ламберта, а если в самом деле Катерина Николаевна приехала бы раньше к Татьяне Павловне,
то Марья всегда могла ее задержать. И однако, Татьяна Павловна, уже подозвав извозчика, вдруг переменила решение.
И если, например, и сознавали, в начале дороги, всю беспорядочность и случайность свою, все отсутствие благородного в их хотя бы семейной обстановке, отсутствие родового предания и красивых законченных форм,
то тем даже и
лучше было, ибо уже сознательно добивались
того потом сами и
тем самым приучались его ценить.