Неточные совпадения
Всем известно, что у Семена Захаровича
было много друзей и покровителей, которых он сам оставил из благородной
гордости, чувствуя несчастную свою слабость, но теперь (она указала на Раскольникова) нам помогает один великодушный молодой человек, имеющий средства и связи, и которого Семен Захарович знал еще в детстве, и
будьте уверены, Амалия Людвиговна…
Гордость и самоуверенность нарастали в нем каждую минуту; уже в следующую минуту это становился не тот человек, что
был в предыдущую.
Может
быть, тут всего более имела влияния та особенная
гордость бедных, вследствие которой при некоторых общественных обрядах, обязательных в нашем быту для всех и каждого, многие бедняки таращатся из последних сил и тратят последние сбереженные копейки, чтобы только
быть «не хуже других» и чтобы «не осудили» их как-нибудь те другие.
Соня знала, что это умирит и успокоит Катерину Ивановну, польстит ей, а главное —
гордость ее
будет удовлетворена.
Но не бритой головы и кандалов он стыдился: его
гордость сильно
была уязвлена; он и заболел от уязвленной
гордости.
Томная печаль, глубокая усталость смотрела теперь из ее глаз. Горячие, живые тоны в лице заменились призрачной бледностью. В улыбке не
было гордости, нетерпеливых, едва сдерживаемых молодых сил. Кротость и грусть тихо покоились на ее лице, и вся стройная фигура ее была полна задумчивой, нежной грации и унылого покоя.
Надо ведь всегда играть на благородных страстях человека, а такового у поляков
есть гордость: вот и надо бы не стрелять в них, а пороть да водою окачивать.
Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам
гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне
поют: «Трудись!»
Таким образом составилась довольно объемистая тетрадь, заключавшая в себе три тысячи шестьсот пятьдесят две строчки (два года
было високосных), на которую он не без
гордости указывал посетителям, прибавляя притом:
Кити с
гордостью смотрела на своего друга. Она восхищалась и ее искусством, и ее голосом, и ее лицом, но более всего восхищалась ее манерой, тем, что Варенька, очевидно, ничего не думала о своем пении и
была совершенно равнодушна к похвалам; она как будто спрашивала только: нужно ли еще
петь или довольно?
«Да, да, вот женщина!» думал Левин, забывшись и упорно глядя на ее красивое, подвижное лицо, которое теперь вдруг совершенно переменилось. Левин не слыхал, о чем она говорила, перегнувшись к брату, но он
был поражен переменой ее выражения. Прежде столь прекрасное в своем спокойствии, ее лицо вдруг выразило странное любопытство, гнев и
гордость. Но это продолжалось только одну минуту. Она сощурилась, как бы вспоминая что-то.
Что он испытывал к этому маленькому существу,
было совсем не то, что он ожидал. Ничего веселого и радостного не
было в этом чувстве; напротив, это
был новый мучительный страх. Это
было сознание новой области уязвимости. И это сознание
было так мучительно первое время, страх за то, чтобы не пострадало это беспомощное существо,
был так силен, что из-за него и не заметно
было странное чувство бессмысленной радости и даже
гордости, которое он испытал, когда ребенок чихнул.