Неточные совпадения
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та
же история, как тогда… А очень, однако
же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел?
Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему после того на другой день пойду, ну что
ж,
и пойду! Будто уж я
и не могу теперь зайти…»
«Что
ж, это исход! — думал он, тихо
и вяло идя по набережной канавы. — Все-таки кончу, потому что хочу… Исход ли, однако? А
все равно! Аршин пространства будет, — хе! Какой, однако
же, конец! Неужели конец? Скажу я им иль не скажу? Э… черт! Да
и устал я: где-нибудь лечь или сесть бы поскорей!
Всего стыднее, что очень уж глупо. Да наплевать
и на это. Фу, какие глупости в голову приходят…»
— Ба! да
и ты… с намерениями! — пробормотал он, посмотрев на нее чуть не с ненавистью
и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить… Что
ж,
и похвально; тебе
же лучше…
и дойдешь до такой черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем,
все это вздор! — прибавил он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил он резко
и отрывисто.
— Что
ж,
и ты меня хочешь замучить! — вскричал он с таким горьким раздражением, с таким отчаянием во взгляде, что у Разумихина руки опустились. Несколько времени он стоял на крыльце
и угрюмо смотрел, как тот быстро шагал по направлению к своему переулку. Наконец, стиснув зубы
и сжав кулаки, тут
же поклявшись, что сегодня
же выжмет
всего Порфирия, как лимон, поднялся наверх успокоивать уже встревоженную долгим их отсутствием Пульхерию Александровну.
— Вчера, я знаю. Я ведь сам прибыл
всего только третьего дня. Ну-с, вот что я скажу вам на этот счет, Родион Романович; оправдывать себя считаю излишним, но позвольте
же и мне заявить: что
ж тут, во
всем этом, в самом деле, такого особенно преступного с моей стороны, то есть без предрассудков-то, а здраво судя?
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира, в этом
же доме, от тех
же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается,
и меблированная, цена умеренная, три горенки. Вот на первый раз
и займите. Часы я вам завтра заложу
и принесу деньги, а там
все уладится. А главное, можете
все трое вместе жить,
и Родя с вами… Да куда
ж ты, Родя?
— Это
все вздор
и клевета! — вспыхнул Лебезятников, который постоянно трусил напоминания об этой истории, —
и совсем это не так было! Это было другое… Вы не так слышали; сплетня! Я просто тогда защищался. Она сама первая бросилась на меня с когтями… Она мне
весь бакенбард выщипала… Всякому человеку позволительно, надеюсь, защищать свою личность. К тому
же я никому не позволю с собой насилия… По принципу. Потому это уж почти деспотизм. Что
ж мне было: так
и стоять перед ней? Я ее только отпихнул.
— Да неужель, неужель это
все взаправду! Господи, да какая
ж это правда! Кто
же этому может поверить?..
И как
же, как
же вы сами последнее отдаете, а убили, чтоб ограбить! А!.. — вскрикнула она вдруг, — те деньги, что Катерине Ивановне отдали… те деньги… Господи, да неужели
ж и те деньги…
— Вы сами
же вызывали сейчас на откровенность, а на первый
же вопрос
и отказываетесь отвечать, — заметил Свидригайлов с улыбкой. — Вам
все кажется, что у меня какие-то цели, а потому
и глядите на меня подозрительно. Что
ж, это совершенно понятно в вашем положении. Но как я ни желаю сойтись с вами, я все-таки не возьму на себя труда разуверять вас в противном. Ей-богу, игра не стоит свеч, да
и говорить-то с вами я ни о чем таком особенном не намеревался.
— А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь, как
и все переходящее через меру, — а тут непременно придется перейти через меру, — но ведь это, во-первых, у одного так, у другого иначе, а во-вторых, разумеется, во
всем держи меру, расчет, хоть
и подлый, но что
же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек обязан скучать, но ведь, однако
ж…
— А вы
и на силу претендуете? Хе-хе-хе! Удивили
же вы меня сейчас, Родион Романыч, хоть я заранее знал, что это так будет. Вы
же толкуете мне о разврате
и об эстетике! Вы — Шиллер, вы — идеалист!
Все это, конечно, так
и должно быть,
и надо бы удивляться, если б оно было иначе, но, однако
ж, как-то все-таки странно в действительности… Ах, жаль, что времени мало, потому вы сами прелюбопытный субъект! А кстати, вы любите Шиллера? Я ужасно люблю.
Он глубоко задумался о том: «каким
же это процессом может так произойти, что он, наконец, пред
всеми ими уже без рассуждений смирится, убеждением смирится! А что
ж, почему
ж и нет? Конечно, так
и должно быть. Разве двадцать лет беспрерывного гнета не добьют окончательно? Вода камень точит.
И зачем, зачем
же жить после этого, зачем я иду теперь, когда сам знаю, что
все это будет именно так, как по книге, а не иначе!»
Неточные совпадения
Городничий. Я сам, матушка, порядочный человек. Однако
ж, право, как подумаешь, Анна Андреевна, какие мы с тобой теперь птицы сделались! а, Анна Андреевна? Высокого полета, черт побери! Постой
же, теперь
же я задам перцу
всем этим охотникам подавать просьбы
и доносы. Эй, кто там?
И что
ж! —
все эти мечты рушились на другое
же утро. Как ни старательно утаптывали глуповцы вновь созданную плотину, как ни охраняли они ее неприкосновенность в течение целой ночи, измена уже успела проникнуть в ряды их.
Еще в первое время по возвращении из Москвы, когда Левин каждый раз вздрагивал
и краснел, вспоминая позор отказа, он говорил себе: «так
же краснел
и вздрагивал я, считая
всё погибшим, когда получил единицу за физику
и остался на втором курсе; так
же считал себя погибшим после того, как испортил порученное мне дело сестры.
И что
ж? — теперь, когда прошли года, я вспоминаю
и удивляюсь, как это могло огорчать меня. То
же будет
и с этим горем. Пройдет время,
и я буду к этому равнодушен».
Чичиков, чинясь, проходил в дверь боком, чтоб дать
и хозяину пройти с ним вместе; но это было напрасно: хозяин бы не прошел, да его уж
и не было. Слышно было только, как раздавались его речи по двору: «Да что
ж Фома Большой? Зачем он до сих пор не здесь? Ротозей Емельян, беги к повару-телепню, чтобы потрошил поскорей осетра. Молоки, икру, потроха
и лещей в уху, а карасей — в соус. Да раки, раки! Ротозей Фома Меньшой, где
же раки? раки, говорю, раки?!»
И долго раздавалися
всё — раки да раки.
— Куда
ж еще вы их хотели пристроить? Да, впрочем, ведь кости
и могилы —
все вам остается, перевод только на бумаге. Ну, так что
же? Как
же? отвечайте, по крайней мере.