Неточные совпадения
Но он был в беспокойстве, ерошил волосы и подпирал иногда, в тоске, обеими руками голову, положа продранные локти
на залитый и липкий
стол.
На краю
стола стоял догоравший сальный огарок в железном подсвечнике.
Мебель соответствовала помещению: было три старых стула, не совсем исправных, крашеный
стол в углу,
на котором лежало несколько тетрадей и книг; уже по тому одному, как они были запылены, видно было, что до них давно уже не касалась ничья рука; и, наконец, неуклюжая большая софа, занимавшая чуть не всю стену и половину ширины всей комнаты, когда-то обитая ситцем, но теперь в лохмотьях, и служившая постелью Раскольникову.
У самого К—ного переулка,
на углу, мещанин и баба, жена его, торговали с двух
столов товаром: нитками, тесемками, платками ситцевыми и т. п.
— Да што! — с благородною небрежностию проговорил Илья Петрович (и даже не што, а как-то «Да-а шта-а!»), переходя с какими-то бумагами к другому
столу и картинно передергивая с каждым шагом плечами, куда шаг, туда и плечо, — вот-с, извольте видеть: господин сочинитель, то бишь студент, бывший то есть, денег не платит, векселей надавал, квартиру не очищает, беспрерывные
на них поступают жалобы, а изволили в претензию войти, что я папироску при них закурил!
Рассердился да и пошел, была не была,
на другой день в адресный
стол, и представь себе: в две минуты тебя мне там разыскали.
Он отодвинул свой стул от
стола, высвободил немного пространства между
столом и своими коленями и ждал несколько в напряженном положении, чтобы гость «пролез» в эту щелочку. Минута была так выбрана, что никак нельзя было отказаться, и гость полез через узкое пространство, торопясь и спотыкаясь. Достигнув стула, он сел и мнительно поглядел
на Разумихина.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между
столом и стулом; Разумихин
на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни
на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Разумихин, поместившись напротив, за тем же
столом, горячо и нетерпеливо следил за изложением дела, поминутно переводя глаза с того
на другого и обратно, что уже выходило немного из мерки.
Вдруг он переступил осторожно через порог, бережно притворил за собой дверь, подошел к
столу, подождал с минуту, — все это время не спуская с него глаз, — и тихо, без шуму, сел
на стул подле дивана; шляпу поставил сбоку,
на полу, а обеими руками оперся
на трость, опустив
на руки подбородок.
Петр Петрович вошел и довольно любезно, хотя и с удвоенною солидностью, раскланялся с дамами. Впрочем, смотрел так, как будто немного сбился и еще не нашелся. Пульхерия Александровна, тоже как будто сконфузившаяся, тотчас же поспешила рассадить всех за круглым
столом,
на котором кипел самовар. Дуня и Лужин поместились напротив друг друга по обоим концам
стола. Разумихин и Раскольников пришлись напротив Пульхерии Александровны, — Разумихин ближе к Лужину, а Раскольников подле сестры.
Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечку и стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась в ее бледное лицо, и даже слезы выступили
на глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел
на стул к
столу. Мельком успел он охватить взглядом комнату.
— Это откуда? — крикнул он ей через комнату. Она стояла все
на том же месте, в трех шагах от
стола.
— Разве вы не читали? — спросила она, глянув
на него через
стол, исподлобья. Голос ее становился все суровее и суровее.
— Да-да-да! Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около
стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к
столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам останавливаясь
на месте и глядя
на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
Поспешив осведомиться у г-жи Липпевехзель, хлопотавшей в отсутствие Катерины Ивановны (находившейся
на кладбище) около накрывавшегося
стола, он узнал, что поминки будут торжественные, что приглашены почти все жильцы, из них даже и незнакомые покойному, что приглашен даже Андрей Семенович Лебезятников, несмотря
на бывшую его ссору с Катериной Ивановной, и, наконец, он сам, Петр Петрович, не только приглашен, но даже с большим нетерпением ожидается, так как он почти самый важный гость из всех жильцов.
Серые и радужные кредитки, не убранные со
стола, опять замелькали в ее глазах, но она быстро отвела от них лицо и подняла его
на Петра Петровича: ей вдруг показалось ужасно неприличным, особенно ей, глядеть
на чужие деньги.
Амалия Ивановна тоже вдруг приобрела почему-то необыкновенное значение и необыкновенное уважение от Катерины Ивановны, единственно потому, может быть, что затеялись эти поминки и что Амалия Ивановна всем сердцем решилась участвовать во всех хлопотах: она взялась накрыть
стол, доставить белье, посуду и проч. и приготовить
на своей кухне кушанье.
Действительно, все было приготовлено
на славу:
стол был накрыт даже довольно чисто, посуда, вилки, ножи, рюмки, стаканы, чашки, все это, конечно, было сборное, разнофасонное и разнокалиберное, от разных жильцов, но все было к известному часу
на своем месте, и Амалия Ивановна, чувствуя, что отлично исполнила дело, встретила возвратившихся даже с некоторою гордостию, вся разодетая, в чепце с новыми траурными лентами и в черном платье.
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор,
стол накрывался иной раз
на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и
на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
«Для кого же после этого делались все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать место, посадили не за
стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу
на сундуке, причем обоих маленьких усадили
на скамейку, а Полечка, как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным детям», носики.
Она так
на него и накинулась, посадила его за
стол подле себя по левую руку (по правую села Амалия Ивановна) и, несмотря
на беспрерывную суету и хлопоты о том, чтобы правильно разносилось кушанье и всем доставалось, несмотря
на мучительный кашель, который поминутно прерывал и душил ее и, кажется, особенно укоренился в эти последние два дня, беспрерывно обращалась к Раскольникову и полушепотом спешила излить перед ним все накопившиеся в ней чувства и все справедливое негодование свое
на неудавшиеся поминки; причем негодование сменялось часто самым веселым, самым неудержимым смехом над собравшимися гостями, но преимущественно над самою хозяйкой.
Как нарочно, кто-то переслал с другого конца
стола Соне тарелку с вылепленными
на ней, из черного хлеба, двумя сердцами, пронзенными стрелой.
Затем я вас проводил до дверей, — все в том же, с вашей стороны, смущении, — после чего, оставшись наедине с Андреем Семеновичем и переговорив с ним минут около десяти, Андрей Семенович вышел, я же снова обратился к
столу, с лежавшими
на нем деньгами, с целью, сосчитав их, отложить, как и предполагал я прежде, особо.
Раскольников прошел к
столу и сел
на стул, с которого она только что встала. Она стала перед ним в двух шагах, точь-в-точь как вчера.
Он было хотел пойти назад, недоумевая, зачем он повернул
на — ский проспект, как вдруг, в одном из крайних отворенных окон трактира, увидел сидевшего у самого окна, за чайным
столом, с трубкою в зубах, Свидригайлова.
Свидригайлов в нетерпении ударил кулаком по
столу. Он раскраснелся. Раскольников видел ясно, что стакан или полтора шампанского, которые он выпил, отхлебывая неприметно, глотками, подействовали
на него болезненно, — и решился воспользоваться случаем. Свидригайлов был ему очень подозрителен.
— Вот, посмотрите сюда, в эту вторую большую комнату. Заметьте эту дверь, она заперта
на ключ. Возле дверей стоит стул, всего один стул в обеих комнатах. Это я принес из своей квартиры, чтоб удобнее слушать. Вот там сейчас за дверью стоит
стол Софьи Семеновны; там она сидела и разговаривала с Родионом Романычем. А я здесь подслушивал, сидя
на стуле, два вечера сряду, оба раза часа по два, — и, уж конечно, мог узнать что-нибудь, как вы думаете?
Сам сел
на другом конце
стола, по крайней мере, от нее
на сажень, но, вероятно, в глазах его уже блистал тот же самый пламень, который так испугал когда-то Дунечку.
Полы были усыпаны свежею накошенною душистою травой, окна были отворены, свежий, легкий, прохладный воздух проникал в комнату, птички чирикали под окнами, а посреди залы,
на покрытых белыми атласными пеленами
столах, стоял гроб.
Минуты две продолжалось молчание. Он сидел потупившись и смотрел в землю; Дунечка стояла
на другом конце
стола и с мучением смотрела
на него. Вдруг он встал...
Он подошел к
столу, взял одну толстую запыленную книгу, развернул ее и вынул заложенный между листами маленький портретик, акварелью,
на слоновой кости. Это был портрет хозяйкиной дочери, его бывшей невесты, умершей в горячке, той самой странной девушки, которая хотела идти в монастырь. С минуту он всматривался в это выразительное и болезненное личико, поцеловал портрет и передал Дунечке.