Неточные совпадения
Раскольников стоял и сжимал топор. Он
был точно в
бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько раз вдруг приходила мысль кончить все разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест
не отперли. «Поскорей бы уж!» — мелькнуло в его голове.
Правда, он и
не рассчитывал на вещи; он думал, что
будут одни только деньги, а потому и
не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и
бред опять разом охватили его. Он забылся.
«Стало
быть,
не оставил же еще совсем разум, стало
быть,
есть же соображение и память, коли сам спохватился и догадался! — подумал он с торжеством, глубоко и радостно вздохнув всею грудью, — просто слабосилие лихорадочное,
бред на минуту», — и он вырвал всю подкладку из левого кармана панталон.
Наконец, пришло ему в голову, что
не лучше ли
будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в
бреду решено
было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо
было спешить!
— Нет,
не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он
не подумал о том, что с ним, стало
быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то ни
было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть
не захлебнулся от злобы на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
Он, однако ж,
не то чтоб уж
был совсем в беспамятстве во все время болезни: это
было лихорадочное состояние, с
бредом и полусознанием.
Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом. Он решился молчать и ждать: что
будет дальше? «Кажется, я
не в
бреду, — думал он, — кажется, это в самом деле…»
— Вы, впрочем,
не конфузьтесь, — брякнул тот, — Родя пятый день уже болен и три дня
бредил, а теперь очнулся и даже
ел с аппетитом. Это вот его доктор сидит, только что его осмотрел, а я товарищ Родькин, тоже бывший студент, и теперь вот с ним нянчусь; так вы нас
не считайте и
не стесняйтесь, а продолжайте, что вам там надо.
Странное дело: казалось, он вдруг стал совершенно спокоен;
не было ни полоумного
бреду, как давеча, ни панического страху, как во все последнее время.
— Слышишь, сестра, — повторил он вслед, собрав последние усилия, — я
не в
бреду; этот брак — подлость. Пусть я подлец, а ты
не должна… один кто-нибудь… а я хоть и подлец, но такую сестру сестрой считать
не буду. Или я, или Лужин! Ступайте…
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да дня за три до ее смерти я
был у ней, кажется. Впрочем, я ведь
не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого
бреду!
— Да как же мог ты выйти, коли
не в
бреду? — разгорячился вдруг Разумихин. — Зачем вышел? Для чего?.. И почему именно тайком? Ну
был ли в тебе тогда здравый смысл? Теперь, когда вся опасность прошла, я уж прямо тебе говорю!
— Надоели они мне очень вчера, — обратился вдруг Раскольников к Порфирию с нахально-вызывающею усмешкой, — я и убежал от них квартиру нанять, чтоб они меня
не сыскали, и денег кучу с собой захватил. Вон господин Заметов видел деньги-то. А что, господин Заметов, умен я
был вчера али в
бреду, разрешите-ка спор!
Как: из-за того, что бедный студент, изуродованный нищетой и ипохондрией, накануне жестокой болезни с
бредом, уже, может
быть, начинавшейся в нем (заметь себе!), мнительный, самолюбивый, знающий себе цену и шесть месяцев у себя в углу никого
не видавший, в рубище и в сапогах без подметок, — стоит перед какими-то кварташками [Кварташка — ироническое от «квартальный надзиратель».] и терпит их надругательство; а тут неожиданный долг перед носом, просроченный вексель с надворным советником Чебаровым, тухлая краска, тридцать градусов Реомюра, [Реомюр, Рене Антуан (1683–1757) — изобретатель спиртового термометра, шкала которого определялась точками кипения и замерзания воды.
— Ведь обыкновенно как говорят? — бормотал Свидригайлов, как бы про себя, смотря в сторону и наклонив несколько голову. — Они говорят: «Ты болен, стало
быть, то, что тебе представляется,
есть один только несуществующий
бред». А ведь тут нет строгой логики. Я согласен, что привидения являются только больным; но ведь это только доказывает, что привидения могут являться
не иначе как больным, а
не то что их нет самих по себе.
— Это
было не в
бреду, это
было наяву! — вскричал он, напрягая все силы своего рассудка проникнуть в игру Порфирия. — Наяву, наяву! Слышите ли?
Ведь вот
будь вы действительно, на самом-то деле преступны али там как-нибудь замешаны в это проклятое дело, ну стали бы вы, помилуйте, сами напирать, что
не в
бреду вы все это делали, а, напротив, в полной памяти?
— Нет,
не сказал… словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты
бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может
быть, дурно сделал, что заходил. Уж и
не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий человек, Дуня.
Неточные совпадения
Скорым шагом удалялся он прочь от города, а за ним, понурив головы и едва
поспевая, следовали обыватели. Наконец к вечеру он пришел. Перед глазами его расстилалась совершенно ровная низина, на поверхности которой
не замечалось ни одного бугорка, ни одной впадины. Куда ни обрати взоры — везде гладь, везде ровная скатерть, по которой можно шагать до бесконечности. Это
был тоже
бред, но
бред точь-в-точь совпадавший с тем
бредом, который гнездился в его голове…
Через полтора или два месяца
не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар топора, а река
не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой.
Бред продолжался.
— Вы должны ее любить. Она
бредит вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и
была в отчаянии, что
не застала вас. Она говорит, что вы настоящая героиня романа и что, если б она
была мужчиною, она бы наделала зa вас тысячу глупостей. Стремов ей говорит, что она и так их делает.
— Я
не в
бреду; пожалуйста, сделай, чтобы
не было разговоров о том, что я выстрелил в себя нарочно.
Сначала они
было береглись и переступали осторожно, но потом, увидя, что это ни к чему
не служит,
брели прямо,
не разбирая, где большая, а где меньшая грязь.