Неточные совпадения
— Помню, батюшка, очень хорошо помню, что
вы были, — отчетливо проговорила старушка, по-прежнему
не отводя своих вопрошающих глаз от его лица.
— А с пустяками ходишь, батюшка, ничего, почитай,
не стоит. За колечко
вам прошлый раз два билетика [Билетик (простореч.) — рубль.] внесла, а оно и купить-то его новое у ювелира за полтора рубля можно.
— А осмелюсь ли, милостивый государь мой, обратиться к
вам с разговором приличным? Ибо хотя
вы и
не в значительном виде, но опытность моя отличает в
вас человека образованного и к напитку непривычного. Сам всегда уважал образованность, соединенную с сердечными чувствами, и, кроме того, состою титулярным советником. Мармеладов — такая фамилия; титулярный советник. Осмелюсь узнать: служить изволили?
— Для чего я
не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего
не служу? А разве сердце у меня
не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я
не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось
вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Вот
вы знаете, например, заранее и досконально, что сей человек, сей благонамереннейший и наиполезнейший гражданин, ни за что
вам денег
не даст, ибо зачем, спрошу я, он даст?
И вот, зная вперед, что
не даст,
вы все-таки отправляетесь в путь и…
Но нет, изъяснить сильнее и изобразительнее:
не можете ли
вы, а осмелитесь ли
вы, взирая в сей час на меня, сказать утвердительно, что я
не свинья?
Ибо, сообщая
вам историю жизни моей,
не на позорище себя выставлять хочу перед сими празднолюбцами, которым и без того все известно, а чувствительного и образованного человека ищу.
Этого
вы еще
не понимаете…
Сонечка, голубка моя, только деньгами способствовала, а самой, говорит, мне теперь, до времени, у
вас часто бывать неприлично, так разве в сумерки, чтобы никто
не видал.
Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы
вы думали, ведь
не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя
вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж
вы теперь обещаетесь, и что сверх того без
вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное слово», то есть все это, я
вам скажу, взяла да и выдумала, и
не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
— Милостивый государь, милостивый государь! — воскликнул Мармеладов, оправившись, — о государь мой,
вам, может быть, все это в смех, как и прочим, и только беспокою я
вас глупостию всех этих мизерных подробностей домашней жизни моей, ну а мне
не в смех!
И скажет: «Свиньи
вы! образа звериного и печати его; но приидите и
вы!» И возглаголят премудрые, возглаголят разумные: «Господи! почто сих приемлеши?» И скажет: «Потому их приемлю, премудрые, потому приемлю, разумные, что ни единый из сих сам
не считал себя достойным сего…» И прострет к нам руце свои, и мы припадем… и заплачем… и всё поймем!
— Пропил! всё, всё пропил! — кричала в отчаянии бедная женщина, — и платье
не то! Голодные, голодные! (и, ломая руки, она указывала на детей). О, треклятая жизнь! А
вам,
вам не стыдно, — вдруг набросилась она на Раскольникова, — из кабака! Ты с ним пил? Ты тоже с ним пил! Вон!
— Нет, мамаша, нет, Дуня,
не обмануть меня
вам!..
И
не могли же
вы не знать, что мать под свой пенсион на дорогу вперед занимает?
Знаете ли
вы, Дунечка, что Сонечкин жребий ничем
не сквернее жребия с господином Лужиным?
Скорби-то сколько, грусти, проклятий, слез-то, скрываемых ото всех, сколько, потому что
не Марфа же
вы Петровна?
— Полно, господа,
не извольте драться в публичных местах.
Вам чего надо? Кто таков? — строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
— Эк ведь
вам Алена-то Ивановна страху задала! — затараторила жена торговца, бойкая бабенка. — Посмотрю я на
вас, совсем-то
вы как ребенок малый. И сестра она
вам не родная, а сведенная, а вот какую волю взяла.
— Да
вы на сей раз Алене Ивановне ничего
не говорите-с, — перебил муж, — вот мой совет-с, а зайдите к нам
не просясь. Оно дело выгодное-с. Потом и сестрица сами могут сообразить.
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он как можно развязнее, но голос
не послушался его, прервался и задрожал, — я
вам… вещь принес… да вот лучше пойдемте сюда… к свету… — И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался...
— Да что
вы так смотрите, точно
не узнали? — проговорил он вдруг тоже со злобой. — Хотите берите, а нет — я к другим пойду, мне некогда.
— Да черт их знает, замок чуть
не разломал, — отвечал Кох. — А
вы как меня изволите знать?
— Да как же
вы не понимаете? Значит, кто-нибудь из них дома. Если бы все ушли, так снаружи бы ключом заперли, а
не на запор изнутри. А тут, — слышите, как запор брякает? А чтобы затвориться на запор изнутри, надо быть дома, понимаете? Стало быть, дома сидят, да
не отпирают!
— Стойте! — закричал опять молодой человек, —
не дергайте! Тут что-нибудь да
не так…
вы ведь звонили, дергали —
не отпирают; значит, или они обе в обмороке, или…
— Луиза Ивановна,
вы бы сели, — сказал он мельком разодетой багрово-красной даме, которая все стояла, как будто
не смея сама сесть, хотя стул был рядом.
— Я и
не кричу, а весьма ровно говорю, а это
вы на меня кричите; а я студент и кричать на себя
не позволю.
— Извольте ма-а-а-лчать!
Вы в присутствии. [Присутствие — место службы в государственном учреждении.]
Не гр-р-рубиянить, судырь!
— Это
не ваше дело-с! — прокричал он, наконец, как-то неестественно громко, — а вот извольте-ка подать отзыв, который с
вас требуют. Покажите ему, Александр Григорьевич. Жалобы на
вас! Денег
не платите! Ишь какой вылетел сокол ясный!
— Это деньги с
вас по заемному письму требуют, взыскание.
Вы должны или уплатить со всеми издержками, пенными [Пенные — от пеня — штраф за невыполнение принятых обязательств.] и прочими, или дать письменно отзыв, когда можете уплатить, а вместе с тем и обязательство
не выезжать до уплаты из столицы и
не продавать и
не скрывать своего имущества. А заимодавец волен продать ваше имущество, а с
вами поступить по законам.
— Это уж
не наше дело. А к нам вот поступило ко взысканию просроченное и законно протестованное заемное письмо в сто пятнадцать рублей, выданное
вами вдове, коллежской асессорше Зарницыной, назад тому девять месяцев, а от вдовы Зарницыной перешедшее уплатою к надворному советнику Чебарову, мы и приглашаем
вас посему к отзыву.
— Третьего дня в трактире тоже история: пообедал, а платить
не желает; «я, дескать,
вас в сатире за то опишу».
— Бедность
не порок, дружище, ну да уж что! Известно, порох,
не мог обиды перенести.
Вы чем-нибудь, верно, против него обиделись и сами
не удержались, — продолжал Никодим Фомич, любезно обращаясь к Раскольникову, — но это
вы напрасно: на-и-бла-га-а-ар-р-род-нейший, я
вам скажу, человек, но порох, порох! Вспылил, вскипел, сгорел — и нет! И все прошло! И в результате одно только золото сердца! Его и в полку прозвали: «поручик-порох»…
— Позвольте, позвольте, я с
вами совершенно согласен, но позвольте и мне разъяснить, — подхватил опять Раскольников, обращаясь
не к письмоводителю, а все к Никодиму Фомичу, но стараясь всеми силами обращаться тоже и к Илье Петровичу, хотя тот упорно делал вид, что роется в бумагах и презрительно
не обращает на него внимания, — позвольте и мне с своей стороны разъяснить, что я живу у ней уж около трех лет, с самого приезда из провинции и прежде… прежде… впрочем, отчего ж мне и
не признаться в свою очередь, с самого начала я дал обещание, что женюсь на ее дочери, обещание словесное, совершенно свободное…
— С
вас вовсе
не требуют таких интимностей, милостисдарь, да и времени нет, — грубо и с торжеством перебил было Илья Петрович, но Раскольников с жаром остановил его, хотя ему чрезвычайно тяжело стало вдруг говорить.
— Но позвольте, позвольте же мне, отчасти, все рассказать… как было дело и… в свою очередь… хотя это и лишнее, согласен с
вами, рассказывать, — но год назад эта девица умерла от тифа, я же остался жильцом, как был, и хозяйка, как переехала на теперешнюю квартиру, сказала мне… и сказала дружески… что она совершенно во мне уверена и все… но что
не захочу ли я дать ей это заемное письмо, в сто пятнадцать рублей, всего что она считала за мной долгу.
— Все эти чувствительные подробности, милостисдарь, до нас
не касаются, — нагло отрезал Илья Петрович, —
вы должны дать отзыв и обязательство, а что
вы там изволили быть влюблены и все эти трагические места, до этого нам совсем дела нет.
— Да
вы писать
не можете, у
вас перо из рук валится, — заметил письмоводитель, с любопытством вглядываясь в Раскольникова. —
Вы больны?
— Ну-с, хорошо-с, — заключил Илья Петрович, — мы
вас не задерживаем.
— А
вы кто сами-то изволите быть-с? — спросил, вдруг обращаясь к нему, Разумихин. — Я вот, изволите видеть, Вразумихин;
не Разумихин, как меня всё величают, а Вразумихин, студент, дворянский сын, а он мой приятель. Ну-с, а
вы кто таковы?
Ну-с, так я
вас не задерживаю, — обратился он опять к артельщику, — угодно
вам разъяснить вашу надобность?
— Слышите: купца Вахрушина знает! — вскричал Разумихин. — Как же
не в понятии? А впрочем, я теперь замечаю, что и
вы тоже толковый человек. Ну-с! Умные речи приятно и слушать.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером
вам уже пересылала однажды, они и на сей раз
не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы
вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
— Вот в «ожидании-то лучшего» у
вас лучше всего и вышло; недурно тоже и про «вашу мамашу». Ну, так как же, по-вашему, в полной он или
не в полной памяти, а?
— Это денег-то
не надо! Ну, это, брат, врешь, я свидетель!
Не беспокойтесь, пожалуйста, это он только так… опять вояжирует. [Вояжирует — здесь: грезит, блуждает в царстве снов (от фр. voyager — путешествовать).] С ним, впрочем, это и наяву бывает…
Вы человек рассудительный, и мы будем его руководить, то есть попросту его руку водить, он и подпишет. Принимайтесь-ка…
— Нет, нет; зачем же
вам беспокоиться.
Вы человек рассудительный… Ну, Родя,
не задерживай гостя… видишь, ждет, — и он серьезно приготовился водить рукой Раскольникова.
— Я, брат Родя, у
вас тут теперь каждый день так обедаю, — пробормотал он, насколько позволял набитый полный рот говядиной, — и это все Пашенька, твоя хозяюшка, хозяйничает, от всей души меня чествует. Я, разумеется,
не настаиваю, ну да и
не протестую. А вот и Настасья с чаем! Эка проворная! Настенька, хошь пивца?
— Самый дальний какой-то; да ты что хмуришься? Что
вы поругались-то раз, так ты, пожалуй, и
не придешь?