Неточные совпадения
Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем
не знал и
не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и
целовал ее.
Наконец, пришло ему в голову, что
не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он
целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только
целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и
знал это. Решительно надо было спешить!
«Если действительно все это дело сделано было сознательно, а
не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая
цель, то каким же образом ты до сих пор даже и
не заглянул в кошелек и
не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми вещами, которых ты тоже еще
не видал… Это как же?»
Не могу я это тебе выразить, тут, — ну вот ты математику
знаешь хорошо, и теперь еще занимаешься, я
знаю… ну, начни проходить ей интегральное исчисление, ей-богу
не шучу, серьезно говорю, ей решительно все равно будет: она будет на тебя смотреть и вздыхать, и так
целый год сряду.
Она говорит… она бог
знает что говорит и
не объясняет мне
цели!
— А вам разве
не жалко?
Не жалко? — вскинулась опять Соня, — ведь вы, я
знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего
не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь,
целый день вспоминать было больно!
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он
знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль
не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей
поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить
не может… О господи!»
Последнее было очень знаменательно для Раскольникова: он понял, что, верно, Порфирий Петрович и давеча совсем
не конфузился, а, напротив, сам он, Раскольников, попался, пожалуй, в капкан; что тут явно существует что-то, чего он
не знает, какая-то
цель; что, может, все уже подготовлено и сейчас, сию минуту обнаружится и обрушится…
— Я,
знаете, человек холостой, этак несветский и неизвестный, и к тому же законченный человек, закоченелый человек-с, в семя пошел и… и… и заметили ль вы, Родион Романович, что у нас, то есть у нас в России-с, и всего более в наших петербургских кружках, если два умные человека,
не слишком еще между собою знакомые, но, так сказать, взаимно друг друга уважающие, вот как мы теперь с вами-с, сойдутся вместе, то
целых полчаса никак
не могут найти темы для разговора, — коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся.
— Лжете вы все! — вскричал он, — я
не знаю ваших
целей, но вы все лжете… Давеча вы
не в этом смысле говорили, и ошибиться нельзя мне… Вы лжете!
— Лжешь, ничего
не будет! Зови людей! Ты
знал, что я болен, и раздражить меня хотел, до бешенства, чтоб я себя выдал, вот твоя
цель! Нет, ты фактов подавай! Я все понял! У тебя фактов нет, у тебя одни только дрянные, ничтожные догадки, заметовские!.. Ты
знал мой характер, до исступления меня довести хотел, а потом и огорошить вдруг попами да депутатами [Депутаты — здесь: понятые.]… Ты их ждешь? а? Чего ждешь? Где? Подавай!
Конечно, он
не знал еще всех
целей Порфирия,
не мог постигнуть всех давешних расчетов его.
— Еще
не всё-с, — остановил ее Петр Петрович, улыбнувшись на ее простоватость и незнание приличий, — и мало вы меня
знаете, любезнейшая Софья Семеновна, если подумали, что из-за этой маловажной, касающейся одного меня причины я бы стал беспокоить лично и призывать к себе такую особу, как вы.
Цель у меня другая-с.
Наконец, некоторые (особенно из психологов) допустили даже возможность того, что и действительно он
не заглядывал в кошелек, а потому и
не знал, что в нем было, и,
не зная, так и снес под камень, но тут же из этого и заключали, что самое преступление
не могло иначе и случиться, как при некотором временном умопомешательстве, так сказать, при болезненной мономании убийства и грабежа, без дальнейших
целей и расчетов на выгоду.
В городах
целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто
не знал того, а все были в тревоге.
Неточные совпадения
Он больше виноват: говядину мне подает такую твердую, как бревно; а суп — он черт
знает чего плеснул туда, я должен был выбросить его за окно. Он меня морил голодом по
целым дням… Чай такой странный: воняет рыбой, а
не чаем. За что ж я… Вот новость!
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он
не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он
не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «
поцелуйте жену, и вы
поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
— Экой молодец стал! И то
не Сережа, а
целый Сергей Алексеич! — улыбаясь сказал Степан Аркадьич, глядя на бойко и развязно вошедшего красивого, широкого мальчика в синей курточке и длинных панталонах. Мальчик имел вид здоровый и веселый. Он поклонился дяде, как чужому, но,
узнав его, покраснел и, точно обиженный и рассерженный чем-то, поспешно отвернулся от него. Мальчик подошел к отцу и подал ему записку о баллах, полученных в школе.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился в ее отсутствие. Она
узнавала и
не узнавала его голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла,
узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос на затылке, в который она так часто
целовала его. Она ощупывала всё это и
не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Слезы потекли у нее из глаз; он нагнулся к ее руке и стал
целовать, стараясь скрыть свое волнение, которое, он
знал,
не имело никакого основания, но которого он
не мог преодолеть.