Неточные совпадения
Но и сим
не мог угодить; а тут
места лишился, и тоже
не по вине, а по изменению в штатах, и тогда прикоснулся!..
— Полно, господа,
не извольте драться в публичных
местах. Вам чего надо? Кто таков? — строго обратился он к Раскольникову, разглядев его лохмотья.
Даже недавнюю пробусвою (то есть визит с намерением окончательно осмотреть
место) он только пробовал было сделать, но далеко
не взаправду, а так: «дай-ка, дескать, пойду и опробую, что мечтать-то!» — и тотчас
не выдержал, плюнул и убежал, в остервенении на самого себя.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже
не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо лучше было бы ему совсем
не класть топора на прежнее
место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
Но дворника опять
не было, и он успел уложить топор на прежнее
место под скамью; даже поленом прикрыл по-прежнему.
Но
не было ничего, кажется, никаких следов; только на том
месте, где панталоны внизу осеклись и висели бахромой, на бахроме этой оставались густые следы запекшейся крови.
Правда, он и
не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и
не приготовил заранее
места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять разом охватили его. Он забылся.
Пышная дама так и подпрыгнула с
места, его завидя, и с каким-то особенным восторгом принялась приседать; но офицер
не обратил на нее ни малейшего внимания, а она уже
не смела больше при нем садиться.
Помощник до того вспылил, что в первую минуту даже ничего
не мог выговорить, и только какие-то брызги вылетали из уст его. Он вскочил с
места.
— Извольте ма-а-а-лчать! Вы в присутствии. [Присутствие —
место службы в государственном учреждении.]
Не гр-р-рубиянить, судырь!
— А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла), — у тебя там что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом —
место, куда заключали на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз, что в одиннадцатый
не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
— Все эти чувствительные подробности, милостисдарь, до нас
не касаются, — нагло отрезал Илья Петрович, — вы должны дать отзыв и обязательство, а что вы там изволили быть влюблены и все эти трагические
места, до этого нам совсем дела нет.
Наконец, пришло ему в голову, что
не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних
мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных
местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком
месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей раз
не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих
мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить — набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ,
не упомню, а дворник за то меня обругал, а другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек
места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы то
не по злобе, а по всей то есь любови, играючи.
Затем, с тою же медлительностью, стал рассматривать растрепанную, небритую и нечесаную фигуру Разумихина, который в свою очередь дерзко-вопросительно глядел ему прямо в глаза,
не двигаясь с
места.
— Скверность ужаснейшая: грязь, вонь, да и подозрительное
место; штуки случались; да и черт знает кто
не живет!.. Я и сам-то заходил по скандальному случаю. Дешево, впрочем.
Я ведь и заговорил с целию, а то мне вся эта болтовня-себятешение, все эти неумолчные, беспрерывные общие
места и все то же да все то же до того в три года опротивели, что, ей-богу, краснею, когда и другие-то,
не то что я, при мне говорят.
Раскольников пошел прямо и вышел к тому углу на Сенной, где торговали мещанин и баба, разговаривавшие тогда с Лизаветой; но их теперь
не было. Узнав
место, он остановился, огляделся и обратился к молодому парню в красной рубахе, зевавшему у входа в мучной лабаз.
— Я бы вот как сделал: я бы взял деньги и вещи и, как ушел бы оттуда, тотчас,
не заходя никуда, пошел бы куда-нибудь, где
место глухое и только заборы одни, и почти нет никого, — огород какой-нибудь или в этом роде.
«Ну так что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся с моста и направился в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он
не хотел. Даже тоска прошла, ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее
место.
— Амалия Людвиговна! Прошу вас вспомнить о том, что вы говорите, — высокомерно начала было Катерина Ивановна (с хозяйкой она всегда говорила высокомерным тоном, чтобы та «помнила свое
место» и даже теперь
не могла отказать себе в этом удовольствии), — Амалия Людвиговна…
Сказав это, он вдруг смутился и побледнел: опять одно недавнее ужасное ощущение мертвым холодом прошло по душе его; опять ему вдруг стало совершенно ясно и понятно, что он сказал сейчас ужасную ложь, что
не только никогда теперь
не придется ему успеть наговориться, но уже ни об чем больше, никогда и ни с кем, нельзя ему теперь говорить. Впечатление этой мучительной мысли было так сильно, что он, на мгновение, почти совсем забылся, встал с
места и,
не глядя ни на кого, пошел вон из комнаты.
Он внимательно и с напряжением посмотрел на сестру, но
не расслышал или даже
не понял ее слов. Потом, в глубокой задумчивости, встал, подошел к матери, поцеловал ее, воротился на
место и сел.
За увлечение, конечно, их можно иногда бы посечь, чтобы напомнить им свое
место, но
не более; тут и исполнителя даже
не надо: они сами себя посекут, потому что очень благонравны; иные друг дружке эту услугу оказывают, а другие сами себя собственноручно…
— Что за наглость! — вскричала Дуня, быстро подымаясь с
места, — да я и
не хочу, чтобы вы возвращались назад!
Соня развернула книгу и отыскала
место. Руки ее дрожали, голосу
не хватало. Два раза начинала она, и все
не выговаривалось первого слога.
— Да-да-да!
Не беспокойтесь! Время терпит, время терпит-с, — бормотал Порфирий Петрович, похаживая взад и вперед около стола, но как-то без всякой цели, как бы кидаясь то к окну, то к бюро, то опять к столу, то избегая подозрительного взгляда Раскольникова, то вдруг сам останавливаясь на
месте и глядя на него прямо в упор. Чрезвычайно странною казалась при этом его маленькая, толстенькая и круглая фигурка, как будто мячик, катавшийся в разные стороны и тотчас отскакивавший от всех стен и углов.
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть
не губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну, туда и на кухню бы
не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени
не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня же осадить и напомнить ей ее настоящее
место, а то она бог знает что об себе замечтает, покамест же обошлась с ней только холодно.
«Для кого же после этого делались все приготовления?» Даже детей, чтобы выгадать
место, посадили
не за стол, и без того занявший всю комнату, а накрыли им в заднем углу на сундуке, причем обоих маленьких усадили на скамейку, а Полечка, как большая, должна была за ними присматривать, кормить их и утирать им, «как благородным детям», носики.
Тут надобно вести себя самым деликатнейшим манером, действовать самым искусным образом, а она сделала так, что эта приезжая дура, эта заносчивая тварь, эта ничтожная провинциалка, потому только, что она какая-то там вдова майора и приехала хлопотать о пенсии и обивать подол по присутственным
местам, что она в пятьдесят пять лет сурьмится, белится и румянится (это известно)… и такая-то тварь
не только
не заблагорассудила явиться, но даже
не прислала извиниться, коли
не могла прийти, как в таких случаях самая обыкновенная вежливость требует!
Со всех сторон полетели восклицания. Раскольников молчал,
не спуская глаз с Сони, изредка, но быстро переводя их на Лужина. Соня стояла на том же
месте, как без памяти: она почти даже
не была и удивлена. Вдруг краска залила ей все лицо; она вскрикнула и закрылась руками.
— Штука в том: я задал себе один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем
месте случился Наполеон и
не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода
не было?
Он
не помнил, сколько он просидел у себя, с толпившимися в голове его неопределенными мыслями. Вдруг дверь отворилась, и вошла Авдотья Романовна. Она сперва остановилась и посмотрела на него с порога, как давеча он на Соню; потом уже прошла и села против него на стул, на вчерашнем своем
месте. Он молча и как-то без мысли посмотрел на нее.
Случалось ему уходить за город, выходить на большую дорогу, даже раз он вышел в какую-то рощу; но чем уединеннее было
место, тем сильнее он сознавал как будто чье-то близкое и тревожное присутствие,
не то чтобы страшное, а как-то уж очень досаждающее, так что поскорее возвращался в город, смешивался с толпой, входил в трактиры, в распивочные, шел на Толкучий, на Сенную.
— Это
не я убил, — прошептал было Раскольников, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на
месте преступления.
— Ну, тогда было дело другое. У всякого свои шаги. А насчет чуда скажу вам, что вы, кажется, эти последние два-три дня проспали. Я вам сам назначил этот трактир и никакого тут чуда
не было, что вы прямо пришли; сам растолковал всю дорогу, рассказал
место, где он стоит, и часы, в которые можно меня здесь застать. Помните?
Я тотчас мое
место наметил, подсел к матери и начинаю о том, что я тоже приезжий, что какие всё тут невежи, что они
не умеют отличать истинных достоинств и питать достодолжного уважения; дал знать, что у меня денег много; пригласил довезти в своей карете; довез домой, познакомился (в какой-то каморке от жильцов стоят, только что приехали).
— Из всех ваших полупьяных рассказов, — резко отрезал Раскольников, — я заключил положительно, что вы
не только
не оставили ваших подлейших замыслов на мою сестру, но даже более чем когда-нибудь ими заняты. Мне известно, что сегодня утром сестра моя получила какое-то письмо. Вам все время
не сиделось на
месте… Вы, положим, могли откопать по дороге какую-нибудь жену; но это ничего
не значит. Я желаю удостовериться лично…
— А? Так это насилие! — вскричала Дуня, побледнела как смерть и бросилась в угол, где поскорей заслонилась столиком, случившимся под рукой. Она
не кричала; но она впилась взглядом в своего мучителя и зорко следила за каждым его движением. Свидригайлов тоже
не двигался с
места и стоял против нее на другом конце комнаты. Он даже овладел собою, по крайней мере снаружи. Но лицо его было бледно по-прежнему. Насмешливая улыбка
не покидала его.
— Доноси, если хочешь! Ни с
места!
Не сходи! Я выстрелю! Ты жену отравил, я знаю, ты сам убийца!..
«Хорошее, должно быть,
место, — подумал Свидригайлов, — как это я
не знал. Я тоже, вероятно, имею вид возвращающегося откуда-нибудь из кафешантана, но уже имевшего дорогой историю. А любопытно, однако ж, кто здесь останавливается и ночует?»
Тут вспомнил кстати и о — кове мосте, и о Малой Неве, и ему опять как бы стало холодно, как давеча, когда он стоял над водой. «Никогда в жизнь мою
не любил я воды, даже в пейзажах, — подумал он вновь и вдруг опять усмехнулся на одну странную мысль: ведь вот, кажется, теперь бы должно быть все равно насчет этой эстетики и комфорта, а тут-то именно и разборчив стал, точно зверь, который непременно
место себе выбирает… в подобном же случае.
От окна было, впрочем, холодно и сыро;
не вставая с
места, он натащил на себя одеяло и закутался в него.
— Опять я!
Не гляди на меня, дуру! Ах, господи, да что ж я сижу, — вскричала она, срываясь с
места, — ведь кофей есть, а я тебя и
не потчую! Вот ведь эгоизм-то старушечий что значит. Сейчас, сейчас!
Он был как бы сам
не свой. Он даже и на
месте не мог устоять одной минуты, ни на одном предмете
не мог сосредоточить внимания; мысли его перескакивали одна через другую, он заговаривался; руки его слегка дрожали.
Как это случилось, он и сам
не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все лицо ее помертвело. Она вскочила с
места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже
не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…