Неточные совпадения
Раскольникову она
показалась лет тридцати, и действительно была
не пара Мармеладову…
Входящих она
не слыхала и
не заметила;
казалось, она была в каком-то забытьи,
не слушала и
не видела.
Она,
кажется, унимала его, что-то шептала ему, всячески сдерживала, чтоб он как-нибудь опять
не захныкал, и в то же время со страхом следила за матерью своими большими-большими темными глазами, которые
казались еще больше на ее исхудавшем и испуганном личике.
Разумихин был еще тем замечателен, что никакие неудачи его никогда
не смущали и никакие дурные обстоятельства,
казалось,
не могли придавить его.
Впоследствии, когда он припоминал это время и все, что случилось с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом, черту за чертой, его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя, в сущности, и
не очень необычайное, но которое постоянно
казалось ему потом как бы каким-то предопределением судьбы его.
Дико и чудно
показалось ему, что он мог проспать в таком забытьи со вчерашнего дня и ничего еще
не сделал, ничего
не приготовил…
И если бы даже случилось когда-нибудь так, что уже все до последней точки было бы им разобрано и решено окончательно и сомнений
не оставалось бы уже более никаких, — то тут-то бы,
кажется, он и отказался от всего, как от нелепости, чудовищности и невозможности.
А между тем,
казалось бы, весь анализ, в смысле нравственного разрешения вопроса, был уже им покончен: казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже
не находил сознательных возражений.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему
показалось даже в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал, что теряется, что ему почти страшно, до того страшно, что,
кажется, смотри она так,
не говори ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Но
не было ничего,
кажется, никаких следов; только на том месте, где панталоны внизу осеклись и висели бахромой, на бахроме этой оставались густые следы запекшейся крови.
Больше,
кажется, ничего
не было.
«Куски рваной холстины ни в каком случае
не возбудят подозрения;
кажется, так,
кажется, так!» — повторял он, стоя среди комнаты, и с напряженным до боли вниманием стал опять высматривать кругом, на полу и везде,
не забыл ли еще чего-нибудь?
Напротив, теперь если бы вдруг комната наполнилась
не квартальными, а первейшими друзьями его, то и тогда,
кажется,
не нашлось бы для них у него ни одного человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце.
Он бросился в угол, запустил руку под обои и стал вытаскивать вещи и нагружать ими карманы. Всего оказалось восемь штук: две маленькие коробки, с серьгами или с чем-то в этом роде, — он хорошенько
не посмотрел; потом четыре небольшие сафьянные футляра. Одна цепочка была просто завернута в газетную бумагу. Еще что-то в газетной бумаге,
кажется орден…
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему
показалась безошибочною.
Теперь вдруг резко вспомнил он про эти прежние свои вопросы и недоумения, и
показалось ему, что
не нечаянно он вспомнил теперь про них.
Но вот, наконец,
кажется, и он затих; вот уж и
не слышно его: «неужели ушел!
Раскольников смотрел на все с глубоким удивлением и с тупым бессмысленным страхом. Он решился молчать и ждать: что будет дальше? «
Кажется, я
не в бреду, — думал он, —
кажется, это в самом деле…»
— Катай скорей и чаю, Настасья, потому насчет чаю,
кажется, можно и без факультета. Но вот и пивцо! — он пересел на свой стул, придвинул к себе суп, говядину и стал есть с таким аппетитом, как будто три дня
не ел.
Но господин Лужин скрепился и,
кажется, решился
не примечать до времени всех этих странностей.
Мысль простая, но, к несчастию, слишком долго
не приходившая, заслоненная восторженностью и мечтательностию, а,
казалось бы, немного надо остроумия, чтобы догадаться…
Странное дело:
казалось, он вдруг стал совершенно спокоен;
не было ни полоумного бреду, как давеча, ни панического страху, как во все последнее время.
— Нет уж, это что же, — вдруг заметила одна из группы, качая головой на Дуклиду. — Это уж я и
не знаю, как это так просить! Я бы,
кажется, от одной только совести провалилась…
— Это я знаю, что вы были, — отвечал он, — слышал-с. Носок отыскивали… А знаете, Разумихин от вас без ума, говорит, что вы с ним к Лавизе Ивановне ходили, вот про которую вы старались тогда, поручику-то Пороху мигали, а он все
не понимал, помните? Уж как бы,
кажется,
не понять — дело ясное… а?
— Фу, какие вы страшные вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему,
не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж,
кажется, отчаянная башка, среди бела дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть
не сумел,
не выдержал; по делу видно…
«Черт возьми! — продолжал он почти вслух, — говорит со смыслом, а как будто… Ведь и я дурак! Да разве помешанные
не говорят со смыслом? А Зосимов-то,
показалось мне, этого-то и побаивается! — Он стукнул пальцем по лбу. — Ну что, если… ну как его одного теперь пускать? Пожалуй, утопится… Эх, маху я дал! Нельзя!» И он побежал назад, вдогонку за Раскольниковым, но уж след простыл. Он плюнул и скорыми шагами воротился в «Хрустальный дворец» допросить поскорее Заметова.
Посреди улицы стояла коляска, щегольская и барская, запряженная парой горячих серых лошадей; седоков
не было, и сам кучер, слезши с козел, стоял подле; лошадей держали под уздцы. Кругом теснилось множество народу, впереди всех полицейские. У одного из них был в руках зажженный фонарик, которым он, нагибаясь, освещал что-то на мостовой, у самых колес. Все говорили, кричали, ахали; кучер
казался в недоумении и изредка повторял...
Соня остановилась в сенях у самого порога, но
не переходила за порог и глядела как потерянная,
не сознавая,
казалось, ничего, забыв о своем перекупленном из четвертых рук шелковом, неприличном здесь, цветном платье с длиннейшим и смешным хвостом, и необъятном кринолине, загородившем всю дверь, и о светлых ботинках, и об омбрельке, [Омбрелька — зонтик (фр. ombrelle).] ненужной ночью, но которую она взяла с собой, и о смешной соломенной круглой шляпке с ярким огненного цвета пером.
Да он и сам
не знал; ему, как хватавшемуся за соломинку, вдруг
показалось, что и ему «можно жить, что есть еще жизнь, что
не умерла его жизнь вместе с старой старухой».
— То есть
не в сумасшедшие. Я, брат,
кажется, слишком тебе разболтался… Поразило, видишь ли, его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь ясно, почему интересует; зная все обстоятельства… и как это тебя раздражило тогда и вместе с болезнью сплелось… Я, брат, пьян немного, только черт его знает, у него какая-то есть своя идея… Я тебе говорю: на душевных болезнях помешался. А только ты плюнь…
Он стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их и представляя им резоны с изумительною откровенностью и, вероятно, для большего убеждения, почти при каждом слове своем, крепко-накрепко, как в тисках, сжимал им обеим руки до боли и,
казалось, пожирал глазами Авдотью Романовну, нисколько этим
не стесняясь.
— И чего он так на этого Лужина? Человек с деньгами, ей,
кажется,
не противен… а ведь у них ни шиша? а?
Ужасно высоко себя ценит и,
кажется,
не без некоторого права на то.
Будь Авдотья Романовна одета как королева, то,
кажется, он бы ее совсем
не боялся; теперь же, может именно потому, что она так бедно одета и что он заметил всю эту скаредную обстановку, в сердце его вселился страх, и он стал бояться за каждое слово свое, за каждый жест, что было, конечно, стеснительно для человека и без того себе
не доверявшего.
Кроме того, говорят, невеста была собой даже
не хороша, то есть, говорят, даже дурна… и такая хворая, и… и странная… а впрочем,
кажется, с некоторыми достоинствами.
— Стало быть, он вовсе
не так ужасен, коли семь лет крепился? Ты, Дунечка,
кажется, его оправдываешь?
— Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный… — заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и с каким-то необыкновенным до сих пор оживлением, — уж
не помню, где я его прежде, до болезни, встречал…
Кажется, где-то встречал… Вот и этот тоже хороший человек! — кивнул он на Разумихина, — нравится он тебе, Дуня? — спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
Право,
не знаю, за что я к ней тогда привязался,
кажется за то, что всегда больная…
— Брат, — твердо и тоже сухо отвечала Дуня, — во всем этом есть ошибка с твоей стороны. Я за ночь обдумала и отыскала ошибку. Все в том, что ты,
кажется, предполагаешь, будто я кому-то и для кого-то приношу себя в жертву. Совсем это
не так. Я просто для себя выхожу, потому что мне самой тяжело; а затем, конечно, буду рада, если удастся быть полезною родным, но в моей решимости это
не самое главное побуждение…
— Нет, нет… вздор… ничего!.. Немного голова закружилась. Совсем
не обморок… Дались вам эти обмороки!.. Гм! да… что бишь я хотел? Да: каким образом ты сегодня же убедишься, что можешь уважать его и что он… ценит, что ли, как ты сказала? Ты,
кажется, сказала, что сегодня? Или я ослышался?
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да дня за три до ее смерти я был у ней,
кажется. Впрочем, я ведь
не выкупить теперь вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого бреду!
Раскольников до того смеялся, что,
казалось, уж и сдержать себя
не мог, так со смехом и вступили в квартиру Порфирия Петровича. Того и надо было Раскольникову: из комнат можно было услышать, что они вошли смеясь и все еще хохочут в прихожей.
— Ей-богу,
не знаю, чего он на меня взбесился. Я сказал ему только дорогой, что он на Ромео похож, и… и доказал, и больше ничего,
кажется,
не было.
Он бы,
кажется, так и задушил в эту минуту Заметова. Слишком уж взгляд его и молчание ему
не нравились.
— Нет, нет,
не совсем потому, — ответил Порфирий. — Все дело в том, что в ихней статье все люди как-то разделяются на «обыкновенных» и «необыкновенных». Обыкновенные должны жить в послушании и
не имеют права переступать закона, потому что они, видите ли, обыкновенные. А необыкновенные имеют право делать всякие преступления и всячески преступать закон, собственно потому, что они необыкновенные. Так у вас,
кажется, если только
не ошибаюсь?
Мне
кажется даже, что такую статью и в печать бы
не пропустили.
Я, может быть,
не ошибусь, предполагая, что вам,
кажется, того и хочется; извольте-с.
Раскольников молча поднял на него свое бледное и почти грустное лицо и ничего
не ответил. И странною
показалась Разумихину, рядом с этим тихим и грустным лицом, нескрываемая, навязчивая, раздражительная и невежливая язвительность Порфирия.
— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву… Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно великие люди, мне
кажется, должны ощущать на свете великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже
не в тон разговора.
— Нет,
не видал, да и квартиры такой, отпертой, что-то
не заметил… а вот в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал из квартиры… напротив Алены Ивановны… помню… это я ясно помню… солдаты диван какой-то выносили и меня к стене прижали… а красильщиков — нет,
не помню, чтобы красильщики были… да и квартиры отпертой нигде,
кажется,
не было.