Неточные совпадения
Пришел я в первый день поутру со службы, смотрю: Катерина Ивановна два блюда сготовила, суп и солонину под хреном, о чем и понятия до сих пор
не имелось.
Пришел я после обеда заснуть, так что ж бы вы думали, ведь
не вытерпела Катерина Ивановна: за неделю еще с хозяйкой, с Амалией Федоровной, последним образом перессорились, а тут на чашку кофею позвала.
— Сайку я тебе сею минутою принесу, а
не хошь ли вместо колбасы-то щей? Хорошие щи, вчерашние. Еще вчера тебе оставила, да ты
пришел поздно. Хорошие щи.
Он
пришел мало-помалу к многообразным и любопытным заключениям, и, по его мнению, главнейшая причина заключается
не столько в материальной невозможности скрыть преступление, как в самом преступнике; сам же преступник, и почти всякий, в момент преступления подвергается какому-то упадку воли и рассудка, сменяемых, напротив того, детским феноменальным легкомыслием, и именно в тот момент, когда наиболее необходимы рассудок и осторожность.
Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе
не от комода (как и в прошлый раз ему на ум
пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано.
Раскольников стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько раз вдруг
приходила мысль кончить все разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест
не отперли. «Поскорей бы уж!» — мелькнуло в его голове.
Он плохо теперь помнил себя; чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как вдруг, выйдя на канаву, испугался, что мало народу и что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то, что чуть
не падал, он все-таки сделал крюку и
пришел домой с другой совсем стороны.
Тут
пришла ему в голову странная мысль: что, может быть, и все его платье в крови, что, может быть, много пятен, но что он их только
не видит,
не замечает, потому что соображение его ослабло, раздроблено… ум помрачен…
— Ишь лохмотьев каких набрал и спит с ними, ровно с кладом… — И Настасья закатилась своим болезненно-нервическим смехом. Мигом сунул он все под шинель и пристально впился в нее глазами. Хоть и очень мало мог он в ту минуту вполне толково сообразить, но чувствовал, что с человеком
не так обращаться будут, когда
придут его брать. «Но… полиция?»
Наконец,
пришло ему в голову, что
не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему
пришла вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду?
Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал, что
не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Он остановился вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. — Что это, да никак я к Разумихину сам
пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я
пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня… что к нему после того на другой день пойду, ну что ж, и пойду! Будто уж я и
не могу теперь зайти…»
—
Не надо, — сказал он, — я
пришел… вот что: у меня уроков никаких… я хотел было… впрочем, мне совсем
не надо уроков…
— Так на кой черт ты
пришел после этого! Очумел ты, что ли? Ведь это… почти обидно. Я так
не пущу.
— Ну, слушай: я к тебе
пришел, потому что, кроме тебя, никого
не знаю, кто бы помог… начать… потому что ты всех их добрее, то есть умнее, и обсудить можешь… А теперь я вижу, что ничего мне
не надо, слышишь, совсем ничего… ничьих услуг и участий… Я сам… один… Ну и довольно! Оставьте меня в покое!
Он
пришел к себе уже к вечеру, стало быть, проходил всего часов шесть. Где и как шел обратно, ничего он этого
не помнил. Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся…
— Я сам слышал… я
не спал… я сидел, — еще робче проговорил он. — Я долго слушал…
Приходил надзирателя помощник… На лестницу все сбежались, из всех квартир…
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй раз
приходят; только прежде
не этот
приходил, а другой, и мы с тем объяснялись.
Но по какой-то странной, чуть
не звериной хитрости ему вдруг
пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще
не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать, что такое тут происходит?
— Да прозябал всю жизнь уездным почтмейстером… пенсионишко получает, шестьдесят пять лет,
не стоит и говорить… Я его, впрочем, люблю. Порфирий Петрович
придет: здешний пристав следственных дел… правовед. Да, ведь ты знаешь…
— Это пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь
не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а
пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
И сказывал Митрей, что Миколай загулял,
пришел домой на рассвете, пьяный, дома пробыл примерно десять минут и опять ушел, а Митрей уж его потом
не видал и работу один доканчивает.
— Об заклад, что
придешь! — крикнул ему вдогонку Разумихин. — Иначе ты… иначе знать тебя
не хочу! Постой, гей! Заметов там?
«Что ж, это исход! — думал он, тихо и вяло идя по набережной канавы. — Все-таки кончу, потому что хочу… Исход ли, однако? А все равно! Аршин пространства будет, — хе! Какой, однако же, конец! Неужели конец? Скажу я им иль
не скажу? Э… черт! Да и устал я: где-нибудь лечь или сесть бы поскорей! Всего стыднее, что очень уж глупо. Да наплевать и на это. Фу, какие глупости в голову
приходят…»
— Фатеру по ночам
не нанимают; а к тому же вы должны с дворником
прийти.
— А где работаем. «Зачем, дескать, кровь отмыли? Тут, говорит, убивство случилось, а я
пришел нанимать». И в колокольчик стал звонить, мало
не оборвал. А пойдем, говорит, в контору, там все докажу. Навязался.
Меж тем комната наполнилась так, что яблоку упасть было негде. Полицейские ушли, кроме одного, который оставался на время и старался выгнать публику, набравшуюся с лестницы, опять обратно на лестницу. Зато из внутренних комнат высыпали чуть
не все жильцы г-жи Липпевехзель и сначала было теснились только в дверях, но потом гурьбой хлынули в самую комнату. Катерина Ивановна
пришла в исступление.
— Эх, батюшка! Слова да слова одни! Простить! Вот он
пришел бы сегодня пьяный, как бы
не раздавили-то, рубашка-то на нем одна, вся заношенная, да в лохмотьях, так он бы завалился дрыхнуть, а я бы до рассвета в воде полоскалась, обноски бы его да детские мыла, да потом высушила бы за окном, да тут же, как рассветет, и штопать бы села, — вот моя и ночь!.. Так чего уж тут про прощение говорить! И то простила!
— Слушай, — поспешил Раскольников, — я
пришел только сказать, что ты заклад выиграл и что действительно никто
не знает, что с ним может случиться. Войти же я
не могу: я так слаб, что сейчас упаду. И потому здравствуй и прощай! А завтра ко мне
приходи…
Им теперь
не до меня, да и мне надо освежиться, потому, брат, ты кстати
пришел; еще две минуты, и я бы там подрался, ей-богу!
— Ах, Дунечка, бог его знает,
придет ли! И как я могла решиться оставить Родю!.. И совсем, совсем
не так воображала его найти! Как он был суров, точно он нам
не рад…
— Если только он будет дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем больном
не властен, лечи поди!
Не знаешь, он к тем пойдет, али те сюда
придут?
—
Не духовник же и я;
приду и уйду; и без них много дела.
Она говорит, что лучше будет, то есть
не то что лучше, а для чего-то непременно будто бы надо, чтоб и Родя тоже нарочно
пришел сегодня в восемь часов и чтоб они непременно встретились…
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как
пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним
не случалось. Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и стала слушать.
— Что бишь я еще хотел, — продолжал он, с усилием припоминая, — да: пожалуйста, маменька, и ты, Дунечка,
не подумайте, что я
не хотел к вам сегодня первый
прийти и ждал вас первых.
Напротив, мне по поводу слога
пришло в голову одно совсем
не лишнее, в настоящем случае, замечание.
— Да вот Петр Петрович-то пишет, чтобы тебя
не было у нас вечером и что он уйдет… коли ты
придешь. Так как же ты… будешь?
— Да, да,
приду, конечно, конечно… А ты останься на минуту. Ведь он вам сейчас
не нужен, маменька? Или я, может, отнимаю его?
— А я об вас еще от покойника тогда же слышала… Только
не знала тогда еще вашей фамилии, да и он сам
не знал… А теперь
пришла… и как узнала вчера вашу фамилию… то и спросила сегодня: тут господин Раскольников где живет?.. И
не знала, что вы тоже от жильцов живете… Прощайте-с… Я Катерине Ивановне…
—
Не совсем так, это правда, — тотчас же согласился Разумихин, торопясь и разгорячаясь, по обыкновению. — Видишь, Родион: слушай и скажи свое мнение. Я хочу. Я из кожи лез вчера с ними и тебя поджидал; я и им про тебя говорил, что
придешь… Началось с воззрения социалистов. Известно воззрение: преступление есть протест против ненормальности социального устройства — и только, и ничего больше, и никаких причин больше
не допускается, — и ничего!..
— Да что вы…
приходите спрашивать… и молчите… да что же это такое? — Голос Раскольникова прерывался, и слова как-то
не хотели ясно выговариваться.
— Да ведь я же об ней и
пришел говорить, как же
не упоминать-то?
Ему еще в передней
пришла было мысль:
не снимать пальто и уехать и тем строго и внушительно наказать обеих дам, так чтобы разом дать все почувствовать.
Когда я пригласила его сегодня, после письма вашего, непременно
прийти на наше свидание, я ничего ему
не сообщила из моих намерений.
Хоть я и настаивал давеча, что в присутствии вашего брата
не желаю и
не могу изъяснить всего, с чем
пришел, тем
не менее я теперь же намерен обратиться к многоуважаемой вашей мамаше для необходимого объяснения по одному весьма капитальному и для меня обидному пункту.
Я себя нехорошо чувствую, я
не спокоен… я после
приду, сам
приду, когда… можно будет.
— Ничего, я
приду, я буду ходить! — пробормотал он вполголоса, точно
не вполне сознавая, о чем хочет сказать, и вышел из комнаты.
Не стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что
не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин стал у них сыном и братом.
— Я к вам в последний раз
пришел, — угрюмо продолжал Раскольников, хотя и теперь был только в первый, — я, может быть, вас
не увижу больше…