В господский дом Муму не ходила и, когда Герасим
носил в комнаты дрова, всегда оставалась назади и нетерпеливо его выжидала у крыльца, навострив уши и поворачивая голову то направо, то вдруг налево при малейшем стуке за дверями.
Неточные совпадения
Кроме страсти к чтению, он имел еще два обыкновения, составлявшие две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть,
в том же сюртуке, и
носить всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем, так что достаточно было ему только пристроить где-нибудь свою кровать, хоть даже
в необитаемой дотоле
комнате, да перетащить туда шинель и пожитки, и уже казалось, что
в этой
комнате лет десять жили люди.
Маленькая горенка с маленькими окнами, не отворявшимися ни
в зиму, ни
в лето, отец, больной человек,
в длинном сюртуке на мерлушках и
в вязаных хлопанцах, надетых на босую ногу, беспрестанно вздыхавший, ходя по
комнате, и плевавший
в стоявшую
в углу песочницу, вечное сиденье на лавке, с пером
в руках, чернилами на пальцах и даже на губах, вечная пропись перед глазами: «не лги, послушествуй старшим и
носи добродетель
в сердце»; вечный шарк и шлепанье по
комнате хлопанцев, знакомый, но всегда суровый голос: «опять задурил!», отзывавшийся
в то время, когда ребенок, наскуча однообразием труда, приделывал к букве какую-нибудь кавыку или хвост; и вечно знакомое, всегда неприятное чувство, когда вслед за сими словами краюшка уха его скручивалась очень больно ногтями длинных протянувшихся сзади пальцев: вот бедная картина первоначального его детства, о котором едва сохранил он бледную память.
Нестор Катин
носил косоворотку, подпоясанную узеньким ремнем, брюки заправлял за сапоги, волосы стриг
в кружок «à la мужик»; он был похож на мастерового, который хорошо зарабатывает и любит жить весело. Почти каждый вечер к нему приходили серьезные, задумчивые люди. Климу казалось, что все они очень горды и чем-то обижены. Пили чай, водку, закусывая огурцами, колбасой и маринованными грибами, писатель как-то странно скручивался, развертывался, бегал по
комнате и говорил:
Напевая, Алина ушла, а Клим встал и открыл дверь на террасу, волна свежести и солнечного света хлынула
в комнату. Мягкий, но иронический тон Туробоева воскресил
в нем не однажды испытанное чувство острой неприязни к этому человеку с эспаньолкой, каких никто не
носит. Самгин понимал, что не
в силах спорить с ним, но хотел оставить последнее слово за собою. Глядя
в окно, он сказал:
Он снова улыбался своей улыбочкой, как будто добродушной, но Самгин уже не верил
в его добродушие. Когда рабочий ушел, он несколько минут стоял среди
комнаты, сунув руки
в карманы, решая: следует ли идти к Варваре? Решил, что идти все-таки надобно, но он пойдет к Сомовой,
отнесет ей литографированные лекции Ключевского.