Неточные совпадения
— Хорошо,
приду, — проговорила Лизавета, все еще раздумывая, и медленно
стала с места трогаться.
Наконец,
пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он
становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Он
пришел к себе уже к вечеру,
стало быть, проходил всего часов шесть. Где и как шел обратно, ничего он этого не помнил. Раздевшись и весь дрожа, как загнанная лошадь, он лег на диван, натянул на себя шинель и тотчас же забылся…
Но,
стало быть, и к нему сейчас
придут, если так, «потому что… верно, все это из того же… из-за вчерашнего…
— Никто не
приходил. А это кровь в тебе кричит. Это когда ей выходу нет и уж печенками запекаться начнет, тут и начнет мерещиться… Есть-то
станешь, что ли?
— А где работаем. «Зачем, дескать, кровь отмыли? Тут, говорит, убивство случилось, а я
пришел нанимать». И в колокольчик
стал звонить, мало не оборвал. А пойдем, говорит, в контору, там все докажу. Навязался.
— Меня и мамаша тоже
прислала. Когда сестрица Соня
стала посылать, мамаша тоже подошла и сказала: «Поскорей беги, Поленька!»
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как
пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним не случалось. Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и
стала слушать.
Не
стану теперь описывать, что было в тот вечер у Пульхерии Александровны, как воротился к ним Разумихин, как их успокоивал, как клялся, что надо дать отдохнуть Роде в болезни, клялся, что Родя
придет непременно, будет ходить каждый день, что он очень, очень расстроен, что не надо раздражать его; как он, Разумихин, будет следить за ним, достанет ему доктора хорошего, лучшего, целый консилиум… Одним словом, с этого вечера Разумихин
стал у них сыном и братом.
— Обидно
стало. Как вы изволили тогда
приходить, может, во хмелю, и дворников в квартал звали, и про кровь спрашивали, обидно мне
стало, что втуне оставили и за пьяного вас почли. И так обидно, что сна решился. А запомнивши адрес, мы вчера сюда
приходили и спрашивали…
— Видемши я, — начал мещанин, — что дворники с моих слов идти не хотят, потому, говорят, уже поздно, а пожалуй, еще осерчает, что тем часом не
пришли,
стало мне обидно, и сна решился, и
стал узнавать.
Кроме того, что этот «деловой и серьезный» человек слишком уж резко не гармонировал со всею компанией, кроме того, видно было, что он за чем-то важным
пришел, что, вероятно, какая-нибудь необыкновенная причина могла привлечь его в такую компанию и что,
стало быть, сейчас что-то случится, что-то будет.
Придя домой, я, — свидетель тому Андрей Семенович, —
стал считать деньги и, сосчитав две тысячи триста рублей, спрятал их в бумажник, а бумажник в боковой карман сюртука.
Потом я было опять забыл, но когда вы
стали вставать, то из правой переложили в левую и чуть не уронили; я тут опять вспомнил, потому что мне тут опять
пришла та же мысль, именно, что вы хотите, тихонько от меня, благодеяние ей сделать.
Да мимоходом зашел прежде в нумер к госпожам Кобылятниковым, чтоб занести им «Общий вывод положительного метода» и особенно рекомендовать
статью Пидерита (а впрочем, тоже и Вагнера); потом
прихожу сюда, а тут вон какая история!
—
Стало быть, я с ним приятель большой… коли знаю, — продолжал Раскольников, неотступно продолжая смотреть в ее лицо, точно уже был не в силах отвести глаз, — он Лизавету эту… убить не хотел… Он ее… убил нечаянно… Он старуху убить хотел… когда она была одна… и
пришел… А тут вошла Лизавета… Он тут… и ее убил.
Ну, так я тебе говорю, что на этом «вопросе» я промучился ужасно долго, так что ужасно стыдно мне
стало, когда я, наконец, догадался (вдруг как-то), что не только его не покоробило бы, но даже и в голову бы ему не
пришло, что это не монументально… и даже не понял бы он совсем: чего тут коробиться?
А теперь я
пришла только сказать (Дуня
стала подыматься с места), что если, на случай, я тебе в чем понадоблюсь или понадобится тебе… вся моя жизнь или что… то кликни меня, я
приду.
Собралась к тебе; Авдотья Романовна
стала удерживать; слушать ничего не хочет: «Если он, говорит, болен, если у него ум мешается, кто же ему поможет, как не мать?»
Пришли мы сюда все, потому не бросать же нам ее одну.
«Надо кончить с Свидригайловым, — думал он, — и во что бы то ни
стало, как можно скорей: этот тоже, кажется, ждет, чтоб я сам к нему
пришел».
Раскольников
стал было вставать. Ему сделалось и тяжело, и душно, и как-то неловко, что он
пришел сюда. В Свидригайлове он убедился как в самом пустейшем и ничтожнейшем злодее в мире.
Дуня увидела наконец, что трудно лгать и выдумывать, и
пришла к окончательному заключению, что лучше уж совершенно молчать об известных пунктах; но все более и более
становилось ясно до очевидности, что бедная мать подозревает что-то ужасное.
Наконец,
пришло известие (Дуня даже приметила некоторое особенное волнение и тревогу в ее последних письмах), что он всех чуждается, что в остроге каторжные его не полюбили; что он молчит по целым дням и
становится очень бледен.
— Что же это значит? Пользуясь тем, что я в тюрьме, вы спите там, в редакции. Нет, господа, эдак я откажусь от всякого участия и напечатаю мой отказ, я не хочу, чтоб мое имя таскали в грязи, у вас надобно стоять за спиной, смотреть за каждой строкой. Публика принимает это за мой журнал, нет, этому надобно положить конец. Завтра я
пришлю статью, чтоб загладить дурное действие вашего маранья, и покажу, как я разумею дух, в котором должен быть наш орган.
Неточные совпадения
Уж звезды рассажалися // По небу темно-синему, // Высоко месяц
стал. // Когда
пришла хозяюшка // И
стала нашим странникам // «Всю душу открывать…»
Усоловцы крестилися, // Начальник бил глашатая: // «Попомнишь ты, анафема, // Судью ерусалимского!» // У парня, у подводчика, // С испуга вожжи выпали // И волос дыбом
стал! // И, как на грех, воинская // Команда утром грянула: // В Устой, село недальное, // Солдатики
пришли. // Допросы! усмирение! — // Тревога! по спопутности // Досталось и усоловцам: // Пророчество строптивого // Чуть в точку не сбылось.
На площадь на торговую //
Пришел Ермило (в городе // Тот день базарный был), //
Стал на воз, видим: крестится,
Как в ноги губернаторше // Я пала, как заплакала, // Как
стала говорить, // Сказалась усталь долгая, // Истома непомерная, // Упередилось времечко — //
Пришла моя пора! // Спасибо губернаторше, // Елене Александровне, // Я столько благодарна ей, // Как матери родной! // Сама крестила мальчика // И имя Лиодорушка — // Младенцу избрала…
Читая эти письма, Грустилов
приходил в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой, страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно
станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.