Неточные совпадения
На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу, не имеющему возможности нанять дачу, — все это
разом неприятно потрясло и без того
уже расстроенные нервы юноши.
Как-то
раз он их сосчитал, когда
уж очень размечтался.
Он так и вздрогнул, слишком
уж ослабели нервы на этот
раз.
Раскольников вышел в решительном смущении. Смущение это все более и более увеличивалось. Сходя по лестнице, он несколько
раз даже останавливался, как будто чем-то внезапно пораженный. И, наконец,
уже на улице, он воскликнул...
Но нет! нет! все сие втуне, и нечего говорить! нечего говорить!.. ибо и не один
уже раз бывало желаемое и не один
уже раз жалели меня, но… такова
уже черта моя, а я прирожденный скот!
Лежал я тогда… ну, да
уж что! лежал пьяненькой-с, и слышу, говорит моя Соня (безответная она, и голосок у ней такой кроткий… белокуренькая, личико всегда бледненькое, худенькое), говорит: «Что ж, Катерина Ивановна, неужели же мне на такое дело пойти?» А
уж Дарья Францовна, женщина злонамеренная и полиции многократно известная,
раза три через хозяйку наведывалась.
Ведь вам
уже двадцатый год был тогда, как последний-то
раз мы виделись: характер-то ваш я
уже понял.
Ему
уже много
раз случалось проходить, например, домой и совершенно не помнить дороги, по которой он шел, и он
уже привык так ходить.
Среди кладбища каменная церковь, с зеленым куполом, в которую он
раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей
уже давно и которую он никогда не видал.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та
уже при последних усилиях, но еще
раз начинает лягаться.
Это
уже одно показалось Раскольникову как-то странным: он сейчас оттуда, а тут как
раз про нее же.
И, снова остервенясь, он
раз десять сразу, из всей мочи, дернул в колокольчик.
Уж конечно, это был человек властный и короткий в доме.
Раскольников стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько
раз вдруг приходила мысль кончить все
разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест не отперли. «Поскорей бы
уж!» — мелькнуло в его голове.
Правда, он и не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но
уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять
разом охватили его. Он забылся.
И долго, несколько часов, ему все еще мерещилось порывами, что «вот бы сейчас, не откладывая, пойти куда-нибудь и все выбросить, чтоб
уж с глаз долой, поскорей, поскорей!» Он порывался с дивана несколько
раз, хотел было встать, но
уже не мог.
Но Раскольников
уже не слушал и жадно схватился за бумагу, ища поскорей разгадки. Прочел
раз, другой, и не понял.
— А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во все горло (траурная дама
уже вышла), — у тебя там что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом — место, куда заключали на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я
уж тебе говорил, ведь я
уж предупреждал тебя десять
раз, что в одиннадцатый не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
–…Так вот же тебе, почтеннейшая Лавиза Ивановна, мой последний сказ, и
уж это в последний
раз, — продолжал поручик.
«А что, если
уж и был обыск? Что, если их как
раз у себя и застану?»
Это было
уже давно решено: «Бросить все в канаву, и концы в воду, и дело с концом». Так порешил он еще ночью, в бреду, в те мгновения, когда, он помнил это, несколько
раз порывался встать и идти: «Поскорей, поскорей, и все выбросить». Но выбросить оказалось очень трудно.
Он бродил по набережной Екатерининского канала
уже с полчаса, а может, и более, и несколько
раз посматривал на сходы в канаву, где их встречал.
Наконец, пришло ему в голову, что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так
уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Оглядевшись еще
раз, он
уже засунул и руку в карман, как вдруг у самой наружной стены, между воротами и желобом, где все расстояние было шириною в аршин, заметил он большой неотесанный камень, примерно, может быть, пуда в полтора весу, прилегавший прямо к каменной уличной стене.
Иной
раз казалось ему, что он
уже с месяц лежит; в другой
раз — что все тот же день идет.
Заметь себе, Родя, из ихней конторы
уж второй
раз приходят; только прежде не этот приходил, а другой, и мы с тем объяснялись.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам
уже пересылала однажды, они и на сей
раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
— А чего такого? На здоровье! Куда спешить? На свидание, что ли? Все время теперь наше. Я
уж часа три тебя жду;
раза два заходил, ты спал. К Зосимову два
раза наведывался: нет дома, да и только! Да ничего, придет!.. По своим делишкам тоже отлучался. Я ведь сегодня переехал, совсем переехал, с дядей. У меня ведь теперь дядя… Ну да к черту, за дело!.. Давай сюда узел, Настенька. Вот мы сейчас… А как, брат, себя чувствуешь?
Но Лужин
уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот
раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно
уже кивал ему, чтоб он оставил в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил в дверь. И даже в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае, что он уносит с собой ужасное оскорбление.
Это ночное мытье производилось самою Катериной Ивановной, собственноручно, по крайней мере два
раза в неделю, а иногда и чаще, ибо дошли до того, что переменного белья
уже совсем почти не было, и было у каждого члена семейства по одному только экземпляру, а Катерина Ивановна не могла выносить нечистоты и лучше соглашалась мучить себя по ночам и не по силам, когда все спят, чтоб успеть к утру просушить мокрое белье на протянутой веревке и подать чистое, чем видеть грязь в доме.
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он
уже минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего
уже давно с ним не случалось. Комната
разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и стала слушать.
Дойдя до поворота, он перешел на противоположную сторону улицы, обернулся и увидел, что Соня
уже идет вслед за ним, по той же дороге, и ничего не замечая. Дойдя до поворота, как
раз и она повернула в эту же улицу. Он пошел вслед, не спуская с нее глаз с противоположного тротуара; пройдя шагов пятьдесят, перешел опять на ту сторону, по которой шла Соня, догнал ее и пошел за ней, оставаясь в пяти шагах расстояния.
Порфирий Петрович, как только услышал, что гость имеет до него «дельце», тотчас же попросил его сесть на диван, сам уселся на другом конце и уставился в гостя, в немедленном ожидании изложения дела, с тем усиленным и
уж слишком серьезным вниманием, которое даже тяготит и смущает с первого
раза, особенно по незнакомству, и особенно если то, что вы излагаете, по собственному вашему мнению, далеко не в пропорции с таким необыкновенно важным, оказываемым вам вниманием.
— Ну, полноте, кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает? — с страшною фамильярностию произнес вдруг Порфирий. Даже в интонации его голоса было на этот
раз нечто
уж особенно ясное.
–…Не верю! Не могу верить! — повторял озадаченный Разумихин, стараясь всеми силами опровергнуть доводы Раскольникова. Они подходили
уже к нумерам Бакалеева, где Пульхерия Александровна и Дуня давно поджидали их. Разумихин поминутно останавливался дорогою в жару разговора, смущенный и взволнованный
уже тем одним, что они в первый
раз заговорили об этом ясно.
— Да
уж три
раза приходила. Впервой я ее увидал в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй
раз третьего дня, в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а в третий
раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою, в комнате; я был один.
Выговаривая об этом сейчас Дуне, он выговаривал свою тайную, возлелеянную им мысль, на которую он
уже не
раз любовался, и понять не мог, как другие могли не любоваться на его подвиг.
— Ну, да
уж конечно! — произнес он отрывисто, и выражение лица его и звук голоса опять вдруг переменились. Он еще
раз огляделся кругом.
— Ох,
уж не знаю! — вскрикнула Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль
уж много-много
раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль.
По комнате он
уже почти бегал, все быстрей и быстрей передвигая свои жирные ножки, все смотря в землю, засунув правую руку за спину, а левою беспрерывно помахивая и выделывая разные жесты, каждый
раз удивительно не подходившие к его словам.
Ну, так вот-с, продолжаю-с: остроумие, по-моему, великолепная вещь-с; это, так сказать, краса природы и утешение жизни, и
уж какие, кажется, фокусы может оно задавать, так что где
уж, кажется, иной
раз угадать какому-нибудь бедненькому следователю, который притом и сам своей фантазией увлечен, как и всегда бывает, потому тоже ведь человек-c!
Другой
раз, увлекаясь игривостию своего остроумия, начнет дурачить подозревающего его человека; побледнеет как бы нарочно, как бы в игре, да слишком
уж натурально побледнеет-то, слишком
уж на правду похоже, ан и опять подал мысль!
Негодование-то в вас
уж очень сильно кипит-с, благородное-с, от полученных обид, сперва от судьбы, а потом от квартальных, вот вы и мечетесь туда и сюда, чтобы, так сказать, поскорее заговорить всех заставить и тем все
разом покончить, потому что надоели вам эти глупости и все подозрения эти.
Я не шучу-с! — проговорил шепотом Порфирий, но на этот
раз в лице его
уже не было давешнего бабьи-добродушного и испуганного выражения; напротив, теперь он прямо приказывал, строго, нахмурив брови и как будто
разом нарушая все тайны и двусмысленности.
— Всего только во втором, если судить по-настоящему! Да хоть бы и в четвертом, хоть бы в пятнадцатом, все это вздор! И если я когда сожалел, что у меня отец и мать умерли, то
уж, конечно, теперь. Я несколько
раз мечтал даже о том, что, если б они еще были живы, как бы я их огрел протестом! Нарочно подвел бы так… Это что, какой-нибудь там «отрезанный ломоть», тьфу! Я бы им показал! Я бы их удивил! Право, жаль, что нет никого!
Жаль тоже, при всей своей энергии и решимости протестовать, — которую она
уже раз доказала, — у ней все еще как будто мало самостоятельности, так сказать независимости, мало отрицания, чтобы совершенно оторваться от иных предрассудков и… глупостей.
Я несколько
раз утверждал, что весь этот вопрос возможно излагать новичкам не иначе как в самом конце, когда
уж он убежден в системе, когда
уже развит и направлен человек.
Петр Петрович очень смеялся. Он
уже кончил считать и припрятал деньги. Впрочем, часть их зачем-то все еще оставалась на столе. Этот «вопрос о помойных ямах» служил
уже несколько
раз, несмотря на всю свою пошлость, поводом к разрыву и несогласию между Петром Петровичем и молодым его другом. Вся глупость состояла в том, что Андрей Семенович действительно сердился. Лужин же отводил на этом душу, а в настоящую минуту ему особенно хотелось позлить Лебезятникова.
— Я не знаю-с. Это только она сегодня-с так… это
раз в жизни… ей
уж очень хотелось помянуть, честь оказать, память… а она очень умная-с. А впрочем, как вам угодно-с, и я очень, очень, очень буду… они все будут вам… и вас бог-с… и сироты-с…
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько
уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно, стало
уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».