Неточные совпадения
«И тогда,
стало быть, так же будет солнце светить!..» — как бы невзначай мелькнуло
в уме Раскольникова, и быстрым взглядом окинул он все
в комнате, чтобы по возможности изучить и запомнить расположение.
— Что угодно? — строго произнесла старушонка, войдя
в комнату и по-прежнему
становясь прямо перед ним, чтобы глядеть ему прямо
в лицо.
Мармеладов, не входя
в комнату,
стал в самых дверях на коленки, а Раскольникова протолкнул вперед.
Стали даже входить
в комнату; послышался, наконец, зловещий визг: это продиралась вперед сама Амалия Липпевехзель, чтобы произвести распорядок по-свойски и
в сотый раз испугать бедную женщину ругательским приказанием завтра же очистить квартиру.
Вдруг послышалось, что
в комнате, где была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все было тихо,
стало быть померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал, едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
В раздумье
стал он среди
комнаты.
«Куски рваной холстины ни
в каком случае не возбудят подозрения; кажется, так, кажется, так!» — повторял он, стоя среди
комнаты, и с напряженным до боли вниманием
стал опять высматривать кругом, на полу и везде, не забыл ли еще чего-нибудь?
Они
стали взбираться на лестницу, и у Разумихина мелькнула мысль, что Зосимов-то, может быть, прав. «Эх! Расстроил я его моей болтовней!» — пробормотал он про себя. Вдруг, подходя к двери, они услышали
в комнате голоса.
Затем села
в тревожном ожидании возвращения Разумихина и робко
стала следить за дочерью, которая, скрестив руки, и тоже
в ожидании,
стала ходить взад и вперед по
комнате, раздумывая про себя.
— Здоров, здоров! — весело крикнул навстречу входящим Зосимов. Он уже минут с десять как пришел и сидел во вчерашнем своем углу на диване. Раскольников сидел
в углу напротив, совсем одетый и даже тщательно вымытый и причесанный, чего уже давно с ним не случалось.
Комната разом наполнилась, но Настасья все-таки успела пройти вслед за посетителями и
стала слушать.
Прошло минут с десять. Было еще светло, но уже вечерело.
В комнате была совершенная тишина. Даже с лестницы не приносилось ни одного звука. Только жужжала и билась какая-то большая муха, ударяясь с налета об стекло. Наконец, это
стало невыносимо: Раскольников вдруг приподнялся и сел на диване.
Через минуту вошла со свечой и Соня, поставила свечку и
стала сама перед ним, совсем растерявшаяся, вся
в невыразимом волнении и, видимо, испуганная его неожиданным посещением. Вдруг краска бросилась
в ее бледное лицо, и даже слезы выступили на глазах… Ей было и тошно, и стыдно, и сладко… Раскольников быстро отвернулся и сел на стул к столу. Мельком успел он охватить взглядом
комнату.
— Все об воскресении Лазаря, — отрывисто и сурово прошептала она и
стала неподвижно, отвернувшись
в сторону, не смея и как бы стыдясь поднять на него глаза. Лихорадочная дрожь ее еще продолжалась. Огарок уже давно погасал
в кривом подсвечнике, тускло освещая
в этой нищенской
комнате убийцу и блудницу, странно сошедшихся за чтением вечной книги. Прошло минут пять или более.
В углу,
в задней стене, или, лучше сказать,
в перегородке, была запертая дверь: там, далее, за перегородкой, должны были,
стало быть, находиться еще какие-то
комнаты.
Стал я ему докладывать все, как было, и
стал он по
комнате сигать и себя
в грудь кулаком бил: «Что вы, говорит, со мной, разбойники, делаете?
И Петр Петрович протянул Соне десятирублевый кредитный билет, тщательно развернув. Соня взяла, вспыхнула, вскочила, что-то пробормотала и поскорей
стала откланиваться. Петр Петрович торжественно проводил ее до дверей. Она выскочила, наконец, из
комнаты, вся взволнованная и измученная, и воротилась к Катерине Ивановне
в чрезвычайном смущении.
Не явилась тоже и одна тонная дама с своею «перезрелою девой», дочерью, которые хотя и проживали всего только недели с две
в нумерах у Амалии Ивановны, но несколько уже раз жаловались на шум и крик, подымавшийся из
комнаты Мармеладовых, особенно когда покойник возвращался пьяный домой, о чем, конечно,
стало уже известно Катерине Ивановне, через Амалию же Ивановну, когда та, бранясь с Катериной Ивановной и грозясь прогнать всю семью, кричала во все горло, что они беспокоят «благородных жильцов, которых ноги не стоят».
— Так, так, это так! —
в восторге подтверждал Лебезятников. — Это должно быть так, потому что он именно спрашивал меня, как только вошла к нам
в комнату Софья Семеновна, «тут ли вы? Не видал ли я вас
в числе гостей Катерины Ивановны?» Он отозвал меня для этого к окну и там потихоньку спросил.
Стало быть, ему непременно надо было, чтобы тут были вы! Это так, это все так!
И, накинув на голову тот самый зеленый драдедамовый платок, о котором упоминал
в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся
в комнате, и с воплем и со слезами выбежала на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во что бы то ни
стало найти справедливость.
Стала все прибирать
в квартире и готовиться к встрече,
стала отделывать назначавшуюся ему
комнату (свою собственную), отчищать мебель, мыть и надевать новые занавески и прочее.
Неточные совпадения
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел
в ее
комнату. И не думая и не замечая того, есть кто
в комнате или нет, он обнял ее и
стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Долли пошла
в свою
комнату, и ей
стало смешно. Одеваться ей не во что было, потому что она уже надела свое лучшее платье; но, чтоб ознаменовать чем-нибудь свое приготовление к обеду, она попросила горничную обчистить ей платье, переменила рукавчики и бантик и надела кружева на голову.
Степан Аркадьич вышел посмотреть. Это был помолодевший Петр Облонский. Он был так пьян, что не мог войти на лестницу; но он велел себя поставить на ноги, увидав Степана Аркадьича, и, уцепившись за него, пошел с ним
в его
комнату и там
стал рассказывать ему про то, как он провел вечер, и тут же заснул.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже
стал в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние
комнаты.
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу
в твою
комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты приехала. Мне легче, гораздо легче
стало.