Неточные совпадения
Впоследствии, когда
он припоминал это время и все, что случилось
с ним в эти дни, минуту за минутой, пункт за пунктом,
черту за
чертой,
его до суеверия поражало всегда одно обстоятельство, хотя, в сущности, и не очень необычайное, но которое постоянно казалось
ему потом как бы каким-то предопределением судьбы
его.
«А
черт возьми это все! — подумал
он вдруг в припадке неистощимой злобы. — Ну началось, так и началось,
черт с ней и
с новою жизнию! Как это, господи, глупо!.. А сколько я налгал и наподличал сегодня! Как мерзко лебезил и заигрывал давеча
с сквернейшим Ильей Петровичем! А впрочем, вздор и это! Наплевать мне на
них на всех, да и на то, что я лебезил и заигрывал! Совсем не то! Совсем не то!..»
— То есть не в сумасшедшие. Я, брат, кажется, слишком тебе разболтался… Поразило, видишь ли,
его давеча то, что тебя один только этот пункт интересует; теперь ясно, почему интересует; зная все обстоятельства… и как это тебя раздражило тогда и вместе
с болезнью сплелось… Я, брат, пьян немного, только
черт его знает, у
него какая-то есть своя идея… Я тебе говорю: на душевных болезнях помешался. А только ты плюнь…
— Да… был так добр… Дуня, я давеча Лужину сказал, что
его с лестницы спущу, и прогнал
его к
черту…
— Ба! да и ты…
с намерениями! — пробормотал
он, посмотрев на нее чуть не
с ненавистью и насмешливо улыбнувшись. — Я бы должен был это сообразить… Что ж, и похвально; тебе же лучше… и дойдешь до такой
черты, что не перешагнешь ее — несчастна будешь, а перешагнешь, — может, еще несчастнее будешь… А впрочем, все это вздор! — прибавил
он раздражительно, досадуя на свое невольное увлечение. — Я хотел только сказать, что у вас, маменька, я прощения прошу, — заключил
он резко и отрывисто.
— Вот и вас… точно из-за тысячи верст на вас смотрю… Да и
черт знает, зачем мы об этом говорим! И к чему расспрашивать? — прибавил
он с досадой и замолчал, кусая себе ногти и вновь задумываясь.
— О, на самой простейшей-с! — и вдруг Порфирий Петрович как-то явно насмешливо посмотрел на
него, прищурившись и как бы
ему подмигнув. Впрочем, это, может быть, только так показалось Раскольникову, потому что продолжалось одно мгновение. По крайней мере, что-то такое было. Раскольников побожился бы, что
он ему подмигнул,
черт знает для чего.
— Фу! перемешал! — хлопнул себя по лбу Порфирий. —
Черт возьми, у меня
с этим делом ум за разум заходит! — обратился
он, как бы даже извиняясь, к Раскольникову, — нам ведь так бы важно узнать, не видал ли кто
их, в восьмом часу, в квартире-то, что мне и вообразись сейчас, что вы тоже могли бы сказать… совсем перемешал!
Он был еще очень молод, одет как простолюдин, роста среднего, худощавый,
с волосами, обстриженными в кружок,
с тонкими, как бы сухими
чертами лица. Неожиданно оттолкнутый
им человек первый бросился было за
ним в комнату и успел схватить
его за плечо: это был конвойный; но Николай дернул руку и вырвался от
него еще раз.
«Ошибка была еще, кроме того, и в том, что я
им денег совсем не давал, — думал
он, грустно возвращаясь в каморку Лебезятникова, — и
с чего,
черт возьми, я так ожидовел?
— Слушай, — начал
он решительно, — мне там
черт с вами со всеми, но по тому, что я вижу теперь, вижу ясно, что ничего не могу понять; пожалуйста, не считай, что я пришел допрашивать.
Он вдрогнул: «Фу
черт, да это чуть ли не мышь! — подумал
он, — это я телятину оставил на столе…»
Ему ужасно не хотелось раскрываться, вставать, мерзнуть, но вдруг опять что-то неприятное шоркнуло
ему по ноге;
он сорвал
с себя одеяло и зажег свечу.
Он рассказал до последней
черты весь процесс убийства: разъяснил тайну заклада(деревянной дощечки
с металлическою полоской), который оказался у убитой старухи в руках; рассказал подробно о том, как взял у убитой ключи, описал эти ключи, описал укладку и чем она была наполнена; даже исчислил некоторые из отдельных предметов, лежавших в ней; разъяснил загадку об убийстве Лизаветы; рассказал о том, как приходил и стучался Кох, а за
ним студент, передав все, что
они между собой говорили; как
он, преступник, сбежал потом
с лестницы и слышал визг Миколки и Митьки; как
он спрятался в пустой квартире, пришел домой, и в заключение указал камень во дворе, на Вознесенском проспекте, под воротами, под которым найдены были вещи и кошелек.
Он никогда не говорил
с ними о боге и о вере, но
они хотели убить
его как безбожника;
он молчал и не возражал
им. Один каторжный бросился было на
него в решительном исступлении; Раскольников ожидал
его спокойно и молча: бровь
его не шевельнулась, ни одна
черта его лица не дрогнула. Конвойный успел вовремя стать между
ним и убийцей — не то пролилась бы кровь.
Неточные совпадения
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что
он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь.
С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь…
черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это
с их стороны хорошая
черта, что
они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Черты лица
его грубы и жестки, как у всякого, начавшего тяжелую службу
с низших чинов.
Городничий (делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за
ним, но, оборотившись, говорит
с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы! не нашли другого места упасть! И растянулся, как
черт знает что такое. (Уходит; за
ним Бобчинский.)
Спустили
с возу дедушку. // Солдат был хрупок на ноги, // Высок и тощ до крайности; // На
нем сюртук
с медалями // Висел, как на шесте. // Нельзя сказать, чтоб доброе // Лицо имел, особенно // Когда сводило старого — //
Черт чертом! Рот ощерится. // Глаза — что угольки!